Михаил Докучаев - Я охранял Брежнева и Горбачева. Откровения генерала КГБ

Недолго прожила в Москве и дочь Сталина Светлана. Она нашла повод выехать в Индию, а оттуда в США, бросив в Союзе сына и дочь. Ее поступок был расценен как предательство по отношению к отцу и детям. Однако Светлана нигде не говорила о причинах совершенного ею. Можно предположить, что на это у нее были весьма веские основания. В США она вышла замуж, но вскоре разошлась. Там у нее родилась дочь. Она вернулась затем в Союз, жила с дочерью в Тбилиси, но вновь была вынуждена уехать в США.

Однако остается открытым вопрос, кто же все-таки решился на такой рискованный шаг, как покушение на человека, стоявшего первым в тройке гигантов мирового значения? Этот вопрос задавали многие после смерти Сталина, но не находили ответа. Тень подозрений падала и на Хрущева, и этому способствовали существенные факты.

Главным из них был тот, что Хрущев, если внешне и вел себя лояльно по отношению к Сталину, стремился быть ближе к нему, в действительности не мог простить ему гибели своего сына Леонида, расстрелянного по приговору военного трибунала. Это могло быть кровной местью, хотя и безрассудной.

После Сталинградской битвы, примерно в начале марта 1943 года, Сталину позвонил с фронта Хрущев. В то время он был членом Военного совета Юго-Западного фронта, которым командовал Н. Ф. Ватутин. В эту горячую пору Хрущев настоятельно просил Сталина принять его в любое время. Сразу же после звонка Хрущев вылетел в Москву. Ему недолго пришлось ждать приема, который состоялся в кабинете Сталина в Кремле.

Иосиф Виссарионович предполагал, что Хрущев обязательно обратится к нему по личному вопросу. Дело в том, что незадолго до этого ему доложили, что сын Хрущева Леонид, военный летчик в звании старшего лейтенанта, в состоянии сильного опьянения застрелил майора Советской Армии. Подробности инцидента Сталина не интересовали. Он твердо был уверен, что виноват в свершившемся сын Хрущева. Это не первый случай, когда в порыве алкогольного угара он выхватывал пистолет и налетал на кого-то.

В начале 1941 года с ним уже произошло подобное, он должен был предстать перед судом, но благодаря отцу избежал не только наказания, но и суда. Хрущев со слезами на глазах просил тогда Сталина простить сына и сделать так, чтобы он не был сурово наказан. Обстоятельства дела позволяли пойти на такой шаг, учитывались при этом отношения с Хрущевым в течение долгих лет, совместная борьба с оппозиционерами, вся дальнейшая его деятельность в Москве и на Украине.

Однако на сей раз, как считал Сталин, разговор предстоял тяжелый. Он знал, что Хрущев будет просить, добиваться и умолять о снисхождении к сыну. Сталин понимал Хрущева как отца, но партийная и гражданская совесть не давали ему права пользоваться своим положением в угоду убийцам. Он знал, что решение суда будет категоричным — высшая мера наказания, т. е. расстрел. Никаким сынам, считал Сталин, не позволено пользоваться положением родителей и причинять ущерб другим советским людям. У убитого майора также есть родители, родственники, дети, которым он дорог не меньше, чем сын Хрущеву.

Несомненно, что в это время Иосиф Виссарионович подумал и о своих детях. Светлане было уже 18 лет, за ней надо смотреть в оба. Матери нет, а ему не до детей в это бурное и суровое военное время, когда на его плечах лежит вся страна, партия, народ, армия и война. Василий уже командовал истребительной дивизией, но поведение его не радовало. Вокруг него собрались подхалимы и пьяницы, которые до хорошего не доведут. Зная слабости характера сына, некоторое высокомерие и появившуюся склонность к спиртному, Иосиф Виссарионович решил поинтересоваться состоянием его дел и принять меры к исправлению положения.

Очень тяжело было думать о Якове. Сталин знал, что он в плену, попал к немцам еще в 1941 году, и полагал, что с ним могут обходиться бесчеловечно. Несомненно, это послужило причиной того, что в последнее время он все больше проникался любовью к Якову. Он мало делал для него до войны, не имея возможности окружить отцовским теплом, и теперь, по-видимому, очень сожалел об этом.

Несколько дней назад Сталину доложили, что по линии Красного Креста добиваются обмена Якова на фельдмаршала Паулюса. Он категорически отверг такую сделку, заявив: «Я фельдмаршалов на рядовых не меняю». Заявить-то заявил, а у самого в душе появилась такая тревога и боль, которая с каждым днем все разрасталась.

Сталин считал, что не имеет права поступаться своей совестью. Обменять сына — значит дать повод другим спекулировать его чувствами. Могут сказать, если не прямо, то за спиной, а почему сын Сталина лучше других, почему не осуществляется обмен многих попавших в плен известных генералов, командиров и советских граждан.

Пойти на такой шаг, вероятно, полагал Сталин, значит, получить подачку от Гитлера. А какой спекулятивной ценой она может еще обернуться против него, Сталина, против Советского Союза, оставалось при этом неизвестным. Одно было для него несомненным: отныне Якову будет еще тяжелее, и останется ли он после этого в живых, трудно предположить.

В таких тревожных раздумьях и застал Иосифа Виссарионовича Поскребышев, доложивший о том, что «товарищ Хрущев прибыл и ожидает в приемной».

Когда Никита Сергеевич Хрущев вошел в кабинет, Сталин его не узнал. Он осунулся, выглядел бледным и гораздо старше своих лет. По всему было видно, что предстоящая судьба сына легла на него тяжелым бременем. Очевидным было также и другое: он провел несколько дней в состоянии большого беспокойства и переживаний.

Сталин вышел навстречу Хрущеву, они поздоровались и сели друг против друга в мягкие кресла. Чтобы как-то сгладить напряжение и хотя бы на некоторое время отвести мысли Хрущева от того, что привело его сюда, Иосиф Виссарионович стал расспрашивать его о делах на Юго-Западном фронте, о том, как Ватутин справляется со своими обязанностями командующего фронтом, и о перспективах освобождения Донбасса и Украины.

Никита Сергеевич отвечал на вопросы со знанием дела, но чувствовалось, что думы его были о другом. После того как Поскребышев принес чай и вышел, Хрущев решил, что настал момент, когда он может излить душу и изложить свою просьбу.

— Дорогой Иосиф Виссарионович, товарищ Сталин, — начал он, а к горлу подкатил комок горечи, и слезы выступили у него на глазах. Поборов озноб и нервное состояние, Хрущев продолжил: — Вы знаете меня долгие годы. Все это время я отдавал все свои силы, способности, не жалел ни себя, ни здоровья ради дела партии и социализма. Я весьма благодарен вам за оценку моего труда, считаю вас самым близким человеком нашей семьи, учителем, который сделал многое в моем идейном, нравственном и партийном совершенствовании. — Хрущев перевел дыхание, посмотрел на Сталина глазами, полными слез, и вновь, подавив чувство смятения и нервозности, продолжил: — Вся наша семья безмерно благодарна вам, товарищ Сталин, за то, что однажды вы оказали нам огромную помощь и душевное облегчение. Сейчас у нас снова страшное горе. Мой сын Леонид вновь совершил преступление и должен предстать перед судом. Как мне сообщили, ему грозит смертный приговор. Если это случится, то я не знаю, как переживу эту трагическую весть. Своим родным я об этом ничего не говорил и не думаю сообщать. Для них это тоже будет большим ударом.