Михаил Болтунов - Погоня за «ястребиным глазом». Судьба генерала Мажорова

— Как нет, — возмущенно возразила Мария Григорьевна. — Я была в Управлении. Сказали, что он здесь и ему можно принести передачу.

В окошке — молчание. Через полчаса выкрикнули фамилию «Мажоров» и взяли передачу. Прошел час, другой. Стемнело. Наконец вновь назвали их фамилию и передали записку. Юрий развернул ее и прочитал: «Получил. Спасибо. Берегите себя. Все будет хорошо. Целую».

Вновь потянулись месяцы ожидания. От отца ни весточки. В конце года исчез «железный» нарком Ежов, и Марии Григорьевне посоветовали ехать в Москву, выяснять судьбу мужа.

Она собралась и поехала, хотя прежде никуда одна не ездила, тем более дорога от Ташкента до столицы трудная и не близкая. И все-таки она добралась до Москвы, приехала на Лубянку. А как попасть в этот неприступный дом? Нужен пропуск. Но где его взять, кто закажет?

Потопталась она, пригляделась и решилась на весьма рискованный шаг. Ночь переночевала на вокзале, а утром пришла к проходной и, смешавшись с толпой, прошмыгнула мимо часового.

Нашла дверь следователя-контролера и попросила выслушать. Ее и вправду выслушали. Рассказала о муже, о том, что его арестовали полтора года назад, но никто в семье не знает за что, и в чем его обвиняют.

Следователь обещал разобраться и велел прийти на следующий день. «Давайте пропуск, отмечу», — сказал он. И вот тут выяснилось, что пропуска у нее нет. Потребовали показать, где она проходила и как. Судя но всему часового крепко наказали. Тем не менее на следующий день пропуск на ее имя был готов.

Утром она вновь явилась на Лубянку. Оказалось, что дело арестованного Николая Мажорова находится в архиве и придется ждать еще один день. Ждать так ждать. Вновь скамейка на Казанском вокзале, и ни свет ни заря — на метро.

На этот раз следователь обнадежил, сказал, что дело Мажорова будет рассмотрено, а ей надо возвращаться домой, ждать и надеяться.

Она возвратилась в Ташкент. Прошло еще несколько месяцев. Наступил март 1940 года. И вот как-то вечером в субботу Юрий заметил, что какой-то мужчина подходит к их калитке. Калитка распахнулась, и во двор вошел поседевший, заросший щетиной, с мешком за спиной, отец.

— Папа! — закричал Юрий и бросился к нему. Из дома выскочили мать и сестра Аня.

Они обнялись и долго стаяли так в их старом дворе и плакали.

Потом отец умылся, его накормили и стали расспрашивать. Оказалось, что после ареста он полгода находился в следственной тюрьме здесь же, в Ташкенте, на улице Правда Востока. Его допрашивали днем, ночью, требовали признания. Но какого, он и сам сначала не мог понять.

Стали бить, вышибли зубы, сломали ключицу, ребро. Наконец он уяснил, что от него хотят. Отца заставляли оговорить себя. Якобы он состоит в организации анархистов, которая ставит целью захват власти в стране. Требовали подписать сфабрикованный список членов организации. Он наотрез отказался это сделать и заявил, что больше ни на какие вопросы отвечать не будет.

Отец признался, что в тот момент он был уверен: в стране произошел переворот и власть захватили фашисты. После подобного заявления его еще раз крепко избили и отправили в тюрьму на Московской улице.

Вот тогда и удалось передать посылочку. Его оставили в покое, не допрашивали, не били. О нем просто забыли. Если бы не поездка Марии Григорьевны в Москву, дело могло бы закончиться трагедией — Николая Андреевича либо осудили, либо вовсе расстреляли, как это случилось с тысячами ему подобных.

Отгорело лето 1940 года. В семью Мажоровых пришел долгожданный покой. Отец и муж, Николай Андреевич, был с ними — с Юрой, Аней, Марией Григорьевной. Жизнь стала налаживаться.

По воскресеньям их дворик заполняла музыка. Это повзрослевший Юрий включал радиоприемник, и они слушали то голос Лондона, то Берлина. В семье любили танго в исполнении Петра Лещенко, который давал часовые передачи из Тегерана.

Наступил сентябрь, в техникуме возобновились занятия. Юрий был уже четверокурсником, выпускником. Весной 1941-го предстояло подготовить дипломный проект и защитить его. Однако 25 сентября, неожиданно для всех, почтальон принес повестку из военкомата. Следовало явиться в комиссариат.

Явился. Тут Юрию и объявили — вскоре он будет призван в армию. Откровенно говоря, в душе жила надежда, что ему дадут закончить обучение. Еще семь месяцев, и армия получит дипломированного специалиста. Но, увы, надежды не оправдались. Пусть недоучку, но призовем в срок, по закону.

Юрий спросил, где будет служить? Ему ответили — в пехоте. И добавили: надо запастись теплой одеждой. По всему выходило, что служба его будет проходить где-нибудь на Севере.

Что ж, надо значит надо. На рынке Юрию купили валенки, шапку-ушанку, кто-то из соседей подарил теплые штаны и телогрейку. Мама сшила новую рубашку. Теперь будущий солдат имел вполне достойную экипировку.

А там и вторая повестка подоспела. В ней предписывалось призывнику Юрию Николаевичу Мажорову явиться на сборный пункт военкомата 4 октября.

На работе Юрий быстро взял расчет. Ему посочувствовали, проводили с добрыми напутствиями.

И вот пришло утро 4 октября. В военкомат его провожали всей семьей. На площади перед зданием комиссариата — толпа людей, слышатся смех, плач, шутки, выкрики.

После долгой толчеи, ожидания, подали автомашины. Какой-то военный выкрикивал фамилии, среди которых была и его, Мажорова. Теплые вещи приказали вернуть провожающим. Это показалось странным, ведь призывники считали, что их сегодня же погрузят в теплушки и отправят эшелоном куда-нибудь на Север, или, минимум, в центральную Россию. Но их отправили совсем в другую сторону — не на вокзал, а в центр города. Колонна машин с призывниками миновала сквер Революции, улицу Ленина и свернула на Саперную улицу. Головная машина затормозила перед воротами с красными звездами. Ворота распахнулись, и автомашины въехали во двор. Оказывается, они прибыли к месту службы!

Прозвучала команда «К машине!», призывники спрыгнули на плац, построились и строем зашагали… в столовую. Так впервые Юрий Мажоров попробовал солдатский суп и кашу, одел гимнастерку и накрутил обмотки.

Им выдали ботинки. У всех они оказались черного цвета, а у Мажорова почему-то желтого. Откровенно говоря, он и не обратил на это внимания: что выдали, то и надел.

Командовать молодым пополнением поручили сержанту, или как тогда говорили, младшему командиру Князеву. Сержант был небольшого росточка, круглолицый, с монголоидным разрезом глаз. Между собой «молодежь» быстро прозвала его «японцем».

Взвод новобранцев Князева занял свое место в ротном строю. А вот тут уже командование принял сверхсрочник, старшина Казакевич. Военная форма сидела на нем щеголевато, начищенные до блеска хромовые сапоги подчеркивали его стройную фигуру.