Владимир Поликарпов - Русская военно-промышленная политика. 1914—1917. Государственные задачи и частные интересы.

Однако при достигнутом на деле уровне готовности страны к военным испытаниям решение правительства о вступлении в войну означало — как показало все последующее — либо отсутствие способности трезво оценить степень риска, либо, как сказал бы П.Н. Милюков, «измену» патриотическому долгу в силу личных карьерных соображений министров и генералов.

Совет министров вполне понимал неготовность к войне. На заседании 10 июля 1914 г. {111} 111 Барк П.Л. Июльские дни 1914 года // Возрождение. Париж. 1959. Июль. №91. С. 22–25. глава землеустроительного ведомства А.В. Кривошеий сожалел, что «программа нашего вооружения не закончена», и сомневался, «способны ли будут наши армия и флот равняться с Германией и Австро-Венгрией. Наши промышленные и культурные достижения, — говорил Кривошеий, — были настолько различны с вышеназванными странами, что для нас невозможно в настоящее время достигнуть даже одинакового уровня с ними». Сухомлинов и морской министр И.К. Григорович подтвердили, что программы не закончены и что не приходится рассчитывать на «превосходство наших сил в случае возникновения конфликта с Тройственным Союзом». Министр финансов П.Л. Барк, уходя с заседания, сказал Кривошеину, что его «чрезвычайно тревожила» нависшая опасность: «Я очень сомневаюсь, чтобы военное и морское ведомства оказались на высоте современных требований; война с Японией показала, насколько наша военная техника отстала во всех областях, и если нам тогда с маленькой Японией не удалось справиться, то тем менее мы будем в силах сражаться с таким организованным противником, как Германия, даже если бы мы за восемь лет и улучшили наше военное снаряжение». Кривошеий ответил, что «он также смотрит очень мрачно на исход вооруженного столкновения».

Оба министра, как и главы военных ведомств, таким образом оценивая результат военно-технической подготовки к грозящему столкновению, подвели катастрофический итог. Оставалось признать, что надвинулся момент, когда за сохранение мира «не могла быть чрезмерной любая цена» {112} 112 Fuller С. Strategy and Power in Russia, 1600–1914. N.Y., 1992. P. 463; Clark Chr. Die Schlafwandler: Wie Europa in den Ersten Weltkrieg zog. Bonn, 2013. S. 717; Февральская революция 1917 года в России. История и современность. М., 2007. С. 62–63 (выступление А. И. Уткина на круглом столе в РГГУ). , так как грозила «война на уничтожение», едва ли не «гибель цивилизации». Но они удовлетворились выражением бессильного сожаления — «нас все равно заставят воевать» — и “самоуспокоительной демагогией: «Единственная надежда остановить Германию — это спокойная решимость и готовность начать военные действия».

В конце ноября 1914 г. Карла Густава Маннергейма, командовавшего в то время лейб-гвардии драгунским полком, «чрезвычайно удивил» своим пессимизмом командир корпуса В.М. Безобразов. «Скоро нам придется драться просто дубинами», — предсказывал он. И оказался провидцем: летом 1915 г. немецкое командование получало донесения о взятых в плен солдатах, вооруженных только деревянными дубинами. «Из набранной огромной орды номинально в 6 250 000 солдат по меньшей мере треть в начале 1915 г. не могла быть снабжена винтовками» {113} 113 Маннергейм К.Г. Мемуары. М., 1999. С. 51–52; Crutwell C.R.M.F. Op. cit. P. 172, 179. . [25] В августе 1915 г. на Юго-западном фронте командование предписало вооружить часть пехоты топорами, насаженными на длинные рукоятки (Головин Н.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 8). Командующий 9-й армией это распоряжение не принял к исполнению, но, очевидно, в других армиях роты «алебардистов» все же появились, а топоры не всегда прочно удерживались на рукоятках. «Чудовищная картина: наши солдаты, идущие на фронт с дубинками вместо ружей» (Игнатьев А.А. 50 лет в строю. Рига, 1949. Кн. 3–4. С. 356).

Нехватка вооружения, как видно из переписки 26–27 октября 1914 г., вынуждала примириться с высылкой на фронт пополнений «без снаряжения и вооружения» или вооруженных наполовину, а то и на четверть: при 50% вооруженных, полагали в ГУГШ, «приток комплектований пойдет значительно успешнее, так как запас собственно людей внутри Империи очень велик». Начальник ГУГШ М.А. Беляев считал, что «вопрос винтовок» «после снарядов является наиболее острым», а начальник штаба Верховного главнокомандующего Н.Н. Янушкевич писал, что «при настоящих условиях единственно возможным средством пополнения армий является высылка невооруженных… команд» {114} 114 Нелипович С.Г. Кровавый октябрь 1914 года. М., 2013. С. 623; ВПР. С. 780. «Жалостливые сказки» (Stone N. Organising an Economy for War // War, Economy and Military Mind. Totowa, N.J., 1976. P. 111). . Месяц спустя царь по поводу нужды в винтовках «дважды в течение двух дней» телеграфировал королю Англии {115} 115 Soroka M. Britain, Russia and the Road to the First World War. Farnham, 2011. P. 270. .

Нельзя сказать, чтобы такая нехватка стрелкового оружия была вполне неожиданной. Производство вооружения, развертываемое в соответствии с «Большой программой», должно было достигнуть нужного уровня лишь к 1917 г. К тому же в предвоенные годы на первый план выступило экстренное изготовление отдельных частей винтовки, в миллионах экземпляров, которые подлежали замене, чтобы приспособить имеющиеся ружья к стрельбе остроконечной пулей, и с этой целью в марте 1911 г. ГАУ и Военный совет, находя, что уже созданные запасы винтовок превышают нормы по предстоявшей новой организации армии, решили «постепенно прекратить изготовление трехлинейных винтовок». В 1913 г. ГАУ загружало ружейные заводы работой по «прицелам нового чертежа», «отсечкам-отражателям с подогнутым зубом» и др. деталям трехлинейки «учитывая наивысшую производительность» {116} 116 Сухов В.А. 1) Производство вооружения на Тульском заводе в годы Первой мировой войны // Из истории Тулы и Тульского края. Тула, 1983. С. 19; 2) К истории развития русской военной промышленности накануне Первой мировой войны (Деятельность Тульского оружейного завода в 1910–1914 гг.) // Вопросы социально-экономической истории СССР. Тула, 1976. С. 30; РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 76853. Л. 71. План оружейных заводов на 1913 г., утв. Военным советом 19.VII.1912. . В год заводы могли изготовить 800 тыс. прицельных рамок и до 1 млн. отсечек-отражателей, и в таком случае на обновление винтовок требовалось четыре года {117} 117 РГВИА. Ф. 962. Оп. 2. Д. 25. Л. 153, 148. Доклад ГАУ в Военный совет, 13.VII.1911. .

Вместе с тем, как убедилось следствие по делу Сухомлинова и начальника ГАУ Д.Д. Кузьмина-Караваева, с изданием закона 24 июня 1913 г. «было начато рассчитанное на 1913–1916 гг. переустройство заводов для упорядочения и расширения их действия… Война застала заводы в периоде переустройства, и усиленное производство винтовок не могло начаться в ближайшие месяцы» {118} 118 ВПР. С. 779. . Совещание, проведенное еще 17 октября 1912 г., пришло к заключению, что на ружейных заводах изношенное оборудование, и «признало настоятельно необходимым» получить разрешение «теперь же» заказать за границей станки, на что и был отпущен 1 млн. руб. {119} 119 РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Т. 46. Д. 1109. Л. 4, Ни об., 14. Началось также проектирование переустройства заводов, направленное на то, чтобы производство винтовок «было очищено от всех наслоений» и «побочных производств». Но это все были меры, рассчитанные на основе предположения о длительном запасе времени до начала войны. Из 15 850 000 руб., предоставленных в распоряжение Военного министерства законом 24 июня 1913 г. «на оборудование» артиллерийских заводов, 1,3 млн. пришлось на Тульский завод, 4 млн. — на Ижевский и 1,4 млн. — на Сестрорецкий. В 1913 г. полагалось только приступить к переоборудованию (из всей суммы употребить 712 тысяч) {120} 120 Там же. Ф. 2000. Оп. 2. Д. 1532. Л. 3–4 об. Справка ГУГШ для военного министра к внесенному в Совет министров докладу о мерах по усилению армии, 11.VII.1913. , а на полное развитие этой операции отводились последующие годы.