Владимир Светлов - Петр Грушин

В 1990 году Дом юных техников распахнул двери для нескольких сотен молодых химчан и начал работать на будущее. В те годы Грушин надеялся, что его поступок найдет последователей не только в Химках. Время, к сожалению, распорядилось по‑иному. С тех пор в стране появилось немало состоятельных людей, с энтузиазмом вкладывающих свои «скороспелые» достижения в самые рискованные мероприятия и проекты и предпочитающих не думать о ближайшем будущем, о затухающих в глазах мальчишек и девчонок творческих огоньках.

Подавляющее большинство людей знали Грушина по его работе. Из предыдущих глав о нем должно сложиться представление как о человеке жестком, иногда до жестокости, трудным в общении, сложно поддающемся на изменение своего мнения. Да, это было действительно так. Но в пределах рабочего времени. Не надо забывать, что почти вся жизнь Грушина прошла в борьбе. В борьбе за достижение высоких целей, далеко не всегда совпадающих с его личными интересами и пристрастиями. Он был человеком долга, понимающим, что от его усердия зависит благополучие государства, его народа. И это для него были не громкие слова. Он искренне и всю жизнь отдавал себя этой цели.

Р. Б. Ванников вспоминал:

«Несмотря на свое рабочее детство и юность в захолустном городке на Волге, Петр Дмитриевич был очень интеллектуальным человеком, самородком. Он очень много знал из вопросов культуры, литературы и художественного искусства. Много читал. Ему как члену ЦК КПСС присылали специальный список выпускаемых книг. Он отмечал в нем все новинки, и его помощник Ю. В. Чистяков ехал на книжную базу и привозил все заказанные книги.

Грушин не пропускал ни одной новинки в театре, но вопросами зрелищ, как правило, занималась Зинаида Захаровна. Она обладала колоссальным терпением и умела справиться с непростым характером Трушина. Обычно, когда мы с Петром Дмитриевичем ехали после работы через Москву – он на дачу, а я домой, он звонил Зинаиде Захаровне, чтобы она выходила к шоссе, где мы ее заберем. К сожалению, нередко случалось так, что, позвонив ей, он никак не мог оторваться от работы. И, несмотря на мои жалобные призывы, особенно зимой, что на улице мерзнет Зинаида Захаровна, он не выезжал, пока не заканчивал все дела. Эти совместные поездки в машине были очень интересны, по дороге мы обсуждали какой‑нибудь новый спектакль, новую книгу или говорили о его внуках.

Петр Дмитриевич очень любил художественные альбомы, хорошо разбирался в живописи, так что ему всегда было не сложно подобрать подарок. Все его друзья знали, что для него лучшим подарком являются книги по искусству, альбомы с репродукциями картин известных художников. Надо было видеть, с каким благоговением он брал в руки такой подарок. Бережно укладывал его перед собой, медленно, с явным удовольствием перелистывал страницы, подо лгу останавливаясь на особенно понравившейся репродукции. Каким‑то ласковым движением он проводил ладонью по этой странице, внимательно рассматривал все детали картины.

Хорошо он знал и литературу. Некоторые из его гостей, являвшихся специалистами в этой области, нередко удивлялись тому, насколько профессионально он в ней разбирался. Этим он отличался от многих известных конструкторов авиационной и ракетной техники, интересы которых чаще всего ограничивались самолетами или ракетами».

В последний период жизни, когда были достигнуты все мыслимые и немыслимые вершины творчества и признания, Грушин, как отмечали многие, стал добрее, значительно терпимее к человеческим недостаткам. О делах с ним все чаще приходилось говорить не в его кабинете, а в больнице, в санатории, на даче в подмосковной Баковке. В воскресенье туда нередко съезжались ведущие сотрудники «Факела», чтобы в обстановке молчащих телефонов и отсутствия повседневной текучки обсудить новые работы, проекты. От обычного рабочего дня такое воскресенье отличалось лишь тем, что собирались не к 8.30, а к 11 утра. Здесь, за большим столом, как раз помещались длинные кальки с компоновками новых ракет, а после обсуждения хватало места, чтобы выпить чаю, поговорить о жизни.

Петр Дмитриевич очень любил, когда к нему приезжали гости. Поводы были самые разнообразные. Его день рождения, день рождения его сына Александра Петровича или жены сына Валентины, день Петра и Павла, наиболее значимые советские праздники. Обычно собиралось человек десять‑двенадцать. Обстановка за столом была самой демократичной. Петр Дмитриевич, хотя и сидел на «хозяйском» месте за торцом стола, но никаких диктаторских действий не проявлял. Более того, он крайне редко вмешивался в ход разговора, но все внимательно слушал и воспринимал. Последнее время, когда стал хуже слышать, просил говорить погромче. Чего‑то сверхъестественного на столе никогда не было, но все было очень вкусно приготовлено. Выпивали понемногу, чаще всего это был настоянный на клюкве напиток, приготовленный Александром Петровичем.

В перерывах выходили в сад. Грушин водил по нему гостей, рассказывал, какие он сделал прививки фруктовым деревьям. Его желание экспериментировать проявлялось и в том, что прививки постоянно менялись. А однажды он в конце своего участка начал выращивать шампиньоны.

В заключение вечера всегда вносили огромный самовар. Не электрический, а настоящий, растопленный на щепочках, еловых и сосновых шишках. Разъезжались затемно, хозяин провожал до ворот и на прощание всегда снабжал гостей своей крупной и сладкой клубникой или чем‑нибудь другим, выращенным у него в саду или огороде.

После каждой встречи у гостей надолго оставались приятные воспоминания, как будто они прикоснулись к чему‑то очень значимому, незабываемому.

Была у него и живность. Какое‑то время гостей встречала на даче стайка курочек. Петр Дмитриевич с любовью показывал их гостям, знал каждую чуть ли не по именам. Во главе стаи – на вид задрипанный, но очень сердитый петушок. Петухом его даже и назвать было трудно. Маленький, щупленький, какой‑то кособокий, но нравом – боевой. Гостей встречал злобным криком и кидался прямо в лицо когтями. Поэтому Валентина, жена Александра Петровича, при приходе гостей всегда загоняла его метлой в курятник. Метлой, потому что он мог броситься и на хозяйку.

Был на даче и целый кошачий выводок. Старшая была очень пестрой масти, по белому были в беспорядке разбросаны пятна черного, рыжего, желтого и еще каких‑то цветов. Все ее отпрыски переняли у нее этот окрас. Характер у нее был очень самостоятельный, и гуляла она сама по себе. Часто при гостях, даже зимой, в окошке гостиной, со стороны улицы, появлялась пестрая рожица, а царапанье стекла лапой означало просьбу пустить в дом. Поколений она наплодила много. То и дело в доме появлялось новое пополнение. Только его раздадут по знакомым, а там уже и новый выводок подоспел.