Игорь Козлов - По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года

Бисмарка же в Берлине волновал только один вопрос – обеспечить изоляцию Франции.

В конце мая 1873 г. года Александр II в сопровождении Горчакова отправился в Вену. В австрийской столице царь и его канцлер пытались склонить императора Франца-Иосифа и Андраши примкнуть к русско-германской военной конвенции. Однако те отказались, считая данный шаг слишком рискованным для своей страны. Ведь после 1856 г. англо-русское противостояние точнее, чем холодная война, определить было сложно. Оказаться же втянутой в конфликт с Англией – такая перспектива совершенно не прельщала венских правителей. Вместо военной конвенции они предложили российской стороне более общее и менее обязывающее соглашение. 25 мая (6 июня) в Шенбрунне под Веной оно было подписано Александром II и Францем-Иосифом. В целом все свелось к декларации намерения двух императорских дворов избегать разладов и согласовывать свои действия в угрожающих ситуациях. Горчаков и Андраши подтвердили ранее выдвинутый российским канцлером принцип невмешательства в турецкие дела. При этом Горчаков, по словам Жомини, понимал его «в пользу христиан» и оговорил условием, что Вена не выступит против балканских христиан, если они, «выбрав благоприятный момент», организованно поднимутся на борьбу. При этом Горчаков заявил, что приложит «все усилия для предотвращения необдуманных, несвоевременных и изолированных восстаний, которые всегда кончались для христиан плачевно». Андраши согласился принять такое понимание невмешательства, не афишируя его [435].

11 (23) октября 1873 г., после прибытия в Вену, к Шенбруннской конвенции присоединился германский император Вильгельм I [436]. Скрепленная подписями трех монархов конвенция получила «неточное название союза трех императоров. На деле это был не союзный договор, а скорее консультативный пакт» [437].

Летом 1875 г. Жомини поспешил развеять главные опасения Андраши. Россия, по его заверениям, не намерена была потворствовать Сербии и Черногории в поддержке восстания [438]и добиваться создания новых автономных славянских областей в пределах Оттоманской империи. Вернувшийся из отпуска в начале декабря 1875 г. Горчаков полностью одобрил действия и заявления Жомини.

Австро-Венгрия была удовлетворена, и стороны «центра соглашения» быстро договорились относительно совместных мер. Разработка конкретной программы реформ в восставших провинциях была поручена австро-венгерской стороне.

В июле 1875 г. Жомини писал французскому послу в Петербурге:

«Речь идет не о том, чтобы вмешаться во внутренние дела Турции; но державы могут действовать на обе стороны, чтобы побудить восставших к покорности, сербов и черногорцев к нейтралитету, Турцию к милосердию и справедливым преобразованиям. Это нравственное воздействие (cette action morale) будет тем более действенно, чем единодушнее и тождественнее будет образ действий представителей держав» [439].

В том же месяце, направив письмо поверенному в делах в Константинополе А.И. Нелидову, Жомини заметил в нем:

«Этот сизифов труд (курсив мой. – И.К. ), эти постоянные стремления заделать трещины уже подточенного здания для отсрочки или смягчения его падения – задача не заманчивая, но необходимая. <���…> Главное – во что бы то ни стало продемонстрировать единство трех держав в роли умиротворителей» [440].

Верил ли барон Жомини в то, о чем писал? Наверное, да. Летом 1875 г., глядя из далекого Петербурга, такой образ мыслей и действий мог казаться весьма разумным и практически плодотворным. Но очень скоро фраза о «сизифовом труде» зазвучала тонами суровой обреченности, и вихри Балканского кризиса стали в клочья рвать прекраснодушные планы столичных российских дипломатов.

Первый удар по таким планам нанесли итоговые суждения консулов великих держав, посланных с согласия Турции в охваченные восстанием провинции. Консулы убедились в весьма малой результативности «нравственного воздействия» на стороны конфликта. Противоречия оказались настолько глубоки и непримиримы, что, «по мнению комиссии, только отделением Герцеговины от Турции и коренными переменами в ее управлении можно было умиротворить край» [441].

Но подобные выводы подразумевали не что иное, как путь усиленного давления на Турцию, а значит, и вмешательства в ее внутренние дела. А это неизбежно открывало перспективу военного воздействия на Оттоманскую империю. Однако идти по такому пути в то время не желала ни одна из великих держав, предпочитая оставаться на почве дипломатических переговоров. Но каких?..

Получив карт-бланш в рамках «центра соглашения» на выработку программы реформ, ведомство Андраши определило условия, без соблюдения которых, по его мнению, невозможно было прочное умиротворение восставшего края:

1) полная свобода вероисповедания для христиан;

2) прекращение отдачи податей на откуп;

3) уничтожение феодального порядка владения землей путем выкупа.

Логичен был вопрос: разве это не являлось вмешательством во внутренние дела Оттоманской империи? Нет – отвечал Андраши. И здесь он ссылался на статьи Парижского договора 18 (30) марта 1856 г. Однако сам договор однозначно таких оснований главе австро-венгерской внешней политики вовсе не предоставлял [442]. Да это Андраши было и неважно. Подумаешь, какие-то там юридические тонкости двадцатилетней давности, когда речь шла о том, чтобы оседлать процесс балканского урегулирования, направить его в приемлемые для Австро-Венгрии рамки и умерить влияние на него России, вечно фонтанирующей своими небезопасными для габсбургской монархии идеями покровительства славянским подданным Оттоманской империи. И Андраши впрягся в решение этой задачи.

Тем временем в Константинополе турецкие власти все более начинали опасаться вмешательства великих держав в свои отношения с христианскими подданными. Метод противодействия такому вмешательству правительство султана Абдул-Азиза выбрало весьма традиционный. Правители Порты на протяжении многих лет с удивительной легкостью раздавали Европе и подвластному христианскому населению разнообразные обещания, чтобы никогда их не выполнять. Вот и на этот раз султан предложил даже больше, чем от него добивались вожаки восстания и предусматривали условия Андраши [443]. 20 сентября (2 октября) 1875 г. был опубликован султанский указ (ирадэ), извещавший, что его величество внес на изучение план реформ, решительно улучшавший положение христиан империи. Последующий указ от 30 ноября (12 декабря) 1875 г. оказался еще щедрее и либеральнее [444]. Впрочем, все это уже было. За немногими исключениями новые планы султана были повторением тех обещаний, которые давались христианам Турции еще в 1839 и 1856 гг.