Андрей Кокошкин - Политико-военные и военно-стратегические проблемы национальной безопасности России и международной безопасности

Как обоснованно пишет, например, И.С. Даниленко, «фундаментальные положения Клаузевица о природе и свойствах войны как общественного явления серьезно разошлись с его прикладными выводами для стратегии, с его утверждением решающей роли боя в ее практической реализации. А это уже появление рецептурного, то есть предписываемого подхода к организации подготовки и ведения войны, что означало введение в военную науку принципа, который Клаузевиц отрицал» [60].

Далее Даниленко отмечает: «По смерти Клаузевица нашли в его бумагах собственноручное замечание, в котором поясняется, что он под словом бой разумел не только непосредственное действие оружием, но и те случаи, где бой хотя и не происходил в действительности, но был возможным, или те даже, где один из противников, ослабленный какими бы то ни было средствами, – видя невозможность успеха, – избегает сражения» [61].

Одним из центральных моментов учения Клаузевица о войне является представление о решающем сражении, которое должно сломить волю противника к сопротивлению.

Позднее в военно-морской сфере аналогичным образом ставился вопрос американским теоретиком А.Т. Мэхэном и английским теоретиком Ф. Коломбом, детально разработавшими к концу XIX в. теорию «господства на море». В ней идея решающего эскадренного сражения линейных флотов была главенствующей. Эта теория полностью использована японцами (прилежными учениками англичан) в Русско-японскую войну 1904–1905 гг., когда адмирал Того, разгромив 2-ю Тихоокеанскую эскадру вице-адмирала Рождественского, установил господство на море применительно ко всей зоне боевых действий. В годы Второй мировой войны на эту же теорию опирались государственное руководство США (в лице прежде всего самого президента Ф.Д. Рузвельта, занимавшего в свое время пост заместителя военно-морского министра США) и американское высшее военное командование в серии морских сражений на Тихом океане (тогда линейные корабли уступили главенствующую роль авианосцам), завоевав господство на море, сохраняемое США и по сей день.

Наряду с этим в британской военно-морской науке существовала и теория «флота в действии» (fleet in being). В соответствии с ней флот должен демонстрировать свою мощь на морях постоянной готовностью действовать. Сама по себе морская мощь, без боевых действий, должна стать сковывающим фактором для противника [62]. По этой теории, демонстрация явно преобладающей военно-морской мощи призвана при определенных условиях принудить противника к тем или иным политическим уступкам и без боевых действий. Данная теория была созвучна идеям Сунь-Цзы, который оказал и оказывает большое влияние на военную мысль Китая, Востока в целом, а в последние десятилетия и Запада.

Размышляя о стратегии, Клаузевиц решительно восстает против того, чтобы ее отождествляли с хитростью, поскольку стратегия «не включает, подобно обыденной жизни, отрасли деятельности, выражающейся словами, т. е. заверениями, объяснениями и пр.». В связи с этим он очень скептически относится к дезинформации противника: «Планы и приказы, отдаваемые только для вида, ложные сведения, умышленно сообщаемые противнику, слабо действуют… ими пользуются лишь в редких особо благоприятных случаях» [63].

Практика войн в новейшей истории, особенно Второй мировой войны, показала, что дезинформация и накануне войны, и в ходе ее стала играть огромную роль, чего Клаузевиц в свое время предвидеть не мог [64].

Формула Клаузевица о примате политики над военной стратегией неоднократно была предметом ревизии, в первую очередь со стороны видных военачальников. Это имело место и на родине Клаузевица, в Германии, и в других странах, в том числе в нашей стране.

Наиболее рельефную интерпретацию формулы Клаузевица дал в своих работах знаменитый Хельмут Мольтке – старший – с 1858 г. начальник прусского, а в 1871–1888 гг. – германского генштаба.

Признавая в общих чертах положение Клаузевица, Мольтке откровенно заявил, что для него это отнюдь не вдохновляющее положение: «Итак, политика, к сожалению, неотделима от стратегии». Однако сфера вмешательства политики в стратегию, по Мольтке, должна быть ограничена определенными рамками: «политика используется войною для достижения своих целей и имеет решающее влияние на ее начало и конец (курсив мой. – А.К.)». Правда, при этом Мольтке признавал за политикой право во время войны «повысить свои требования или довольствоваться меньшим успехом». Делая такое заключение, X. Мольтке, по-видимому, был далеко не искренен. Достаточно вспомнить его конфликты с Бисмарком по поводу того, как воспользоваться результатами побед немецкой армии в Австро-прусской войне 1866 г. и во Франкопрусской войне 1870–1871 гг.

По Мольтке, «политика не должна вмешиваться в операции» [65]. Как подчеркивал генерал-фельдмаршал, для хода войны руководящими являются главным образом военные соображения, политические же – лишь поскольку «они не требуют ничего с военной точки зрения недопустимого». Полководец же никогда не должен руководствоваться одними политическими побуждениями, а на первый план ставит успех в войне. Как политика воспользуется победами или поражениями, полководца «это не касается – это исключительно ее дело».

Близкую к этому формулу предлагал уже упоминавшийся видный российский и советский военный теоретик Е.И. Мартынов, который представил ее в заголовке одного из разделов своего труда «Обязанности политики по отношению к стратегии» (впервые увидевшего свет в 1899 г. в Санкт-Петербурге). Формула Мартынова гласит: «Политика должна установить политическую цель войны и затем предоставить стратегии полную свободу действий» [66].

Далее Мартынов пишет: «Кроме политической цели, изменяющейся в каждом частном случае, война имеет также и свою неизменную военную цель, сводящуюся к тому, чтобы сломить сопротивление противника и заставить его подчиниться нашей воле. Выбор способа действий для достижения этой второй цели (иначе – составление плана войны и приведение его в исполнение) лежит уже на обязанности стратегии, и политика не должна вмешиваться в эту специальную сферу» [67].

Данный тезис подверг убедительной критике военный историк А.Г. Кавтарадзе. Он обоснованно отмечает, что в ходе войны «политика не может устраняться от тесного взаимодействия» с военной стратегией, отдавая последней все на откуп; более того, «именно в ходе войны влияние политики на стратегию приобретает нередко чрезвычайно важное и даже решающее значение» [68].

Нельзя не отметить, что в первое советское издание книги Мольтке, вышедшее в 1938 г., главы «Войнаи мир» и «Война и политика», в которых он развивал свою теорию, включены не были. В предисловии же к этому изданию его теория подверглась резкой критике: «Взгляды Мольтке на войну и на связь между войной и политикой вдохновляли германскую военщину, что сказалось, в частности, на методах работы начальника генерального штаба фон Шлиффена перед империалистичской войной». От Мольтке проводилась линия к Э. Людендорфу, а от Людендорфа – к руководителям нацистской Германии: «В дальнейшем взгляды Мольтке получили новое выражение в требовании германской военщины, чтобы вся политика служила войне (Людендорф Э. Ведение войны и политики. Берлин, 1922). Отсюда еще шаг к фашистскому истолкованию лозунга тотальной войны, где стержнем и основой политики являются подготовка к ведению грабительской войны за новый передел мира и создание режима жесточайшего террора к народу» [69].