Эдуард Макаревич - Секретная агентура

Что же вынес Агранов для себя из дела Мельгунова, кроме понимания характера российской интеллигенции: деспотичного, истеричного и лицемерного? Уяснил он, пожалуй, то, насколько хорошо интеллигенция может плести подпольную сеть и организовывать заговоры и при этом мастерски уходить от обвинений. Это, пожалуй, родовое пятно российской интеллигенции определенного толка.

Агранов, в общем-то, неплохо разбирался в психологии людей. И понимал ее значение в политической борьбе. Не столько из книг черпал понимание, сколько из собственного житейско-революционного опыта. В полицейских документах, относящихся к 1915 году, об Агранове сказано: «Агранов Янкель Шевелев-Шмаев, вероисповедания иудейского, родился 12 октября 1893 года в местечке Чечерск Рогачевского уезда Могилевской губернии». Семья была многодетная и жила в основном доходами от бакалейной лавки, что держала мать. Смышленый Янкель резво помогал ей, но не карьера бакалейщика прельщала его. Когда он получил аттестат об окончании четырехклассного училища, на семейном совете благословили на новую жизнь.

Она началась у него со службы конторщиком на лесном складе в Гомеле. В этом городе в революционном подполье наиболее активными казались социалисты-революционеры (эсеры). Сослуживцы по складу, что состояли в эсерах, и убедили Янкеля вступить в эту партию. Было ему тогда уже девятнадцать. Его партийная деятельность оставила след в полицейских протоколах. В одном из них значилось: «18 апреля 1915 года, в г. Гомеле во рву состоялась сходка представителей революционных партий, всего до 50 человек; ораторами на таковой выступал Рогачевского уезда мещанин Янкель Шевелев-Шмаев Агранов, носящий в партии социалистов-революционеров кличку «Михаил». При обыске у него изъяли литературу: сборник статей «Интеллигенция в России», книги Иванова-Козумникова «Об интеллигенции. Что такое махаевщина. Кающиеся разночинцы», Токвилля «Старый порядок и революция», Леонида Андреева «Царь голод», Спенсера «Справедливость».

После следствия Агранова выслали в Енисейскую губернию. И здесь на поселении, в отличие от толстовского революционера-народника, повесившегося после встречи с большевиками, которые популярно ему объяснили, что сила революции в рабочем классе, а не в подвигах отдельных мучеников за народ, – Агранов вступил в большевистскую партию. Там в ссылке он сошелся с некоторыми видными потом большевистскими лидерами. Много читал и любил спорить. Оппонентами у него были известные интеллектуалы. Такой ссыльный «университет» порой стоил государственного.

Предположительно в марте 1917 года он вместе со Сталиным приезжает в Петроград. Больше месяца длилось их путешествие от енисейских берегов. Скорее всего, Сталин и другие большевики, уже знавшие Агранова по ссылке, рекомендовали его после Октября в секретариат Ленина. А с 1919 года подпись Агранова как секретаря Совета народных комиссаров появляется вместе с ленинской на документах советского правительства. Должность техническая – ведение протоколов попеременно с другими секретарями, но, тем не менее, ответственная и близкая к высшему руководству страны. Он многое видит и многое знает.

А 20 октября 1919 года Малый Совнарком на своем заседании рассмотрел «заявление члена Малого СНК Я.Агранова о разрешении ему совмещать работу в Малом Совнаркоме и в Особом отделе ВЧК». Протокол № 346 с разрешающей формулировкой подписал Ленин. Так Агранов стал особоуполномоченным ВЧК по важным делам. Существует точка зрения, будто Сталин хотел иметь «своего» человека в Чрезвычайной комиссии. Подтверждающих свидетельств этому нет. Но ясно и другое: преданных советской власти и в то же время дельных людей тогда очень не хватало. Агранов же был из преданных и дельных. И в ВЧК он занимался делами, принципиальными для власти: дело «Национального центра», дело «Тактического центра», дело «Петроградской боевой организации». Уже тогда его положение, и секретаря Совнаркома и уполномоченного ЧК, заставляло подходить к расследуемым делам не столько полицейски, сколько политически.

Дело Мельгунова он помнил очень хорошо. Да и сам Мельгунов не позволял о себе забывать. После отъезда из России с разрешения ОГПУ, преемника ВЧК, он обосновался в Берлине и включился в новую борьбу с Советами, теперь уже не в качестве агента, а историка-публициста. Впрочем, где грань?

Его главный труд «Красный террор» весомо продолжил традиции обличительной пропагандистской литературы начала двадцатого века. Но за это сочинение его на сей раз лишили российского гражданства. Как говорил Мельгунов, эта книга о большевистском терроре, пролившем море крови, о системе насилия и эксцессах в Гражданскую войну. Он написал ее за полгода, сжигаемый ненавистью к большевикам.

Откуда факты, материалы, источники? Их было три вида. То, что привез с собой, уезжая из Москвы, – вырезки из советских газет, выписки, личные впечатления; то, чем мог воспользоваться на Западе, в основном эмигрантская пресса, литература, письма и впечатления бежавших из России и, наконец, материалы особой комиссии по расследованию деяний большевиков, образованной в декабре 1918 года при правительстве генерала Деникина. Эти материалы вывезли из России в марте 1920 года под крылом отступавшей белой армии. Понимая всю шаткость используемых источников (не забылись уроки профессора Любавского), Мельгунов вынуждено заметил во введении к книге: «Оглядывая всю совокупность материала, легшего в основу моей работы, я должен, быть может, еще раз подчеркнуть, что в наши дни он не может быть подвергнут строгому критическому анализу – нет данных, нет возможности проверить во всем его достоверность».

Ограниченность и сомнительная правдивость источников, приводимых без критической оценки, отход от первоначального плана книги, который предусматривал характеристики как «красного» так и «белого» террора, но в итоге свелся автором только к «красному», на «белый» рука не поднялась, а водившая пером ненависть к «красным» лишала в значительной мере объективного взгляда на проблему террора в гражданской войне – все это способствовало появлению книги откровенно пристрастной, откровенно пропагандистской. Профессор здесь окончательно пал в ноги пропагандисту, поступившемуся «честью русского интеллигента-социалиста».

По стопам Мельгунова, спустя несколько десятилетий пошел, как мы уже упоминали, Александр Исаевич Солженицын, написавший трехтомный «Архипелаг ГУЛАГ». Последователь он был не только в теме террора, но и в методологии написания – в основе все те же впечатления, рассказы, легенды. И Солженицын тоже оговаривается в предисловии к своему сочинению: «Я не дерзну писать историю Архипелага: мне не довелось читать документов. Все прямые документы уничтожены или так тайно хранятся, что к ним проникнуть нельзя. Большинство свидетелей убито и умерло. Итак, писать обыкновенное научное исследование, опирающееся на документы, на цифры, на статистику, не только невозможно мне сегодня. но боюсь, что и никогда никому».