Сергей Михеенков - 33-я армия, которую предали

– Отдай мне парня. Я из него человека сделаю. А тебе, – кивнул он на лавку, которую по ранжиру осёдлывали пятеро, мал мала меньше, – есть кого кормить.

В Москве в Большом Воскресенском переулке на мануфактурной фабрике Рябова Михаил Ефремов вначале работал подмастерьем, на побегушках. И до того порой это подневолие угнетало мальчонку, что однажды он даже решил бежать из Москвы домой, в Тарусу, на волю.

Но вскоре его взяли к себе в учение мастера-гравёры. Эта работа ему сразу понравилась. Да и заработок здесь оказался более надёжным. Из ночлежного дома переселился на квартиру. Мастер, у которого он учился гравёрному ремеслу, наставлял парня: малый-де ты смышлёный, далеко пойдёшь, если будешь учиться. И Михаил поступил на Пречистенские рабочие курсы, что на Остоженке.

Его учёба на Пречистенских курсах совпала с событиями 1905–1907 гг. В газетах писали о возмущениях рабочих. Поговаривали о расстрелах демонстраций. Бастовали и в цехах Рябовской мануфактуры. Михаил приглядывался к происходящему и ничего толком понять не мог. Рабочие скрипели зубами на Рябова, на его порядки. А Михаил видел в нём доброго, рассудительного человека, нескупого, совершенно лишённого барских замашек. И не раз убеждался в этом, сопровождая Рябова в Юрятино и Тарусу, куда тот каждое лето отправлялся порыбачить да похлебать вволю «демьяновой ушицы», как в шутку он именовал водочку.

Однажды, на Оке, ранним утром, они с Рябовым сидели в лодке и удили лещей. По реке косяком тянуло туман. Солнце никак не могло пробить его. В стороне Алексина послышалась гармошка, потом песни. Пели мужские голоса. Песни были то разухабисто-весёлыми, то такими тоскливыми, что Рябов невольно отложил удочку и прислушался. Из тумана выползла баржа. На барже стояли и сидели солдаты.

– Куда вас, служивые? – спросил Рябов.

– Известно куда, – ответили ему с баржи. – На войну.

– На какую войну? – невольно удивился Рябов.

– На германскую. А вы что, не знаете? Вот народ в Тарусе живёт! Война началась, а они не знают, рыбу ловят… Всё им нипочём!

В сентябре 1915 г. призвали и Михаила. Вначале попал в 55-й запасной полк. Затем, как имеющий шестиклассное образование, он был откомандирован в Грузию, в г. Телави, в школу прапорщиков. На фронте не хватало младших командиров. Весной 1916 г., сменив юнкерские погоны на погоны прапорщика, Ефремов сразу же отправился в действующую армию.

Юго-Западный фронт. Ефремов зачислен в тяжёлый артиллерийский дивизион. И в его составе участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве в Галиции.

Военная служба ему нравилась. Дисциплинированный, требовательный к себе и подчинённым. Аккуратный, опрятный. Батарейцы его любили за то, что в бою он был всегда рядом, не чурался заменить хоть наводчика, хоть замкового, хоть подносчика снарядов, когда кто-либо из прислуги выбывал. Его орудия стреляли точно, грамотно. Вне боя не высокомерничал, как иные офицеры из благородных. Солдатскую душу понимал. И знал, что на батарее его за глаза называют «наш прапор».

Вскоре в окопах и на батарее появились листовки. Их приносили какие-то странные юркие люди. Одеты они были в солдатские шинели, но на солдат походили мало.

– Анархисты, – пояснил знакомый подпрапорщик из первой батареи. – Революционеры, агитаторы. Мутят воду… Сволочи…

А через несколько дней восстал 223-й Одоевский пехотный полк, который батарея прапорщика Ефремова всегда поддерживала в бою. Солдаты штыками закололи нескольких офицеров, вылезли из окопов и пошли брататься к австрийцам…

И – закрутилось-завертелось. Солдаты, целыми ротами и батальонами, стали покидать позиции и дезертировать в тыл. Ефремову это не нравилось. Как можно оставлять фронт? Бросать окопы? Орудия? А – присяга? Но вскоре стихия хаоса захватила и его.

– Сымай, прапор, погоны, – сказал ему пожилой батареец. – А то товарищи на штыки подымуть.

В Москве он разыскал старых друзей и знакомых. Вернулся на фабрику. Начались долгие рабочие дни с мизерной зарплатой, на которую почти невозможно было прокормить даже себя, не говоря уже о помощи родителям и семье. На заводах начались забастовки. И вот пронеслось:

– Керенский бежал!

– Юнкера засели в кремле!

Михаил записался бойцом в один из Замоскворецких рабочих отрядов. К счастью, в Замоскворечье обошлось без большой крови. Юнкера и студенты Коммерческого института, а также три школы прапорщиков вначале засели в Александровских казармах, а потом сложили оружие. Но через несколько дней Ефремову и его товарищам всё же пришлось принять участие в уличных боях. Рабочие оказались неважнецкими стрелками. В основном палили для острастки, в белый свет как в копеечку. Михаил начал показывать, как правильно нужно обращаться с винтовкой. Как её чистить. И как из неё вести прицельный огонь. Так когда-то в гравёрном цеху его учили держать рабочий инструмент. Но настало иное время. И основным его рабочим инструментом стала винтовка. Его назначили инструктором 1-го Замоскворецкого красногвардейского отряда. Так началась его карьера в новой армии, которую в те дни назвали Красной гвардией.

Летом 1918 г. Ефремова назначили командиром роты 1-й Московской пехотной бригады. С тех пор вся его жизнь будет связана именно с пехотой.

Командовал батальоном, а затем сводным отрядом под Новохопёрском. 13-м Астраханским железнодорожным полком под Астраханью. Под Царицыном, в период боёв, вступил в партию большевиков. Рекомендацию ему дал председатель Временного военно-революционного комитета Астраханского края С.М. Киров. Там он подружился с Миронычем. Вскоре получил новое назначение, став начальником обороны всех железных дорог, находящихся в полосе действия 11-й армии. Основной ударной силой, которой он в то время располагал, был особый отряд бронепоездов. Именно блестящим маневром бронепоездов Ефремов вскоре проведёт ошеломляющую операцию по захвату Баку.

25 апреля 1920 г. Ефремов получил приказ, подписанный командующим 11-й армией М.К. Левандовским [2] Левандовский Михаил Карлович (1890–1938) – командарм 2-го ранга. Арестован вместе с другими выскопоставленными военными в 1938 г. и вскоре расстрелян. Его показания легли в основу обвинений, выдвинутых против П.Е. Дыбенко. Последний едва не утащил за собой М.Г. Ефремова. о начале операции. Четыре бронепоезда под общим командованием Ефремова должны были составить ударную группу Кавказского фронта, которым в то время командовал М.Н. Тухачевский [3]. На головном бронепоезде во время атаки рядом с Ефремовым находился член Кавказского крайкома партии А.И. Микоян [4].

В Баку в то время набирали силу националистические настроения довольно многочисленной группы местного населения – татар. Распад империи будил сепаратистские настроения. Татарская мусульманская партия или, как её называли большевики в своих листовках и на митингах, «бекско-ханская феодальная организация» «Муссават» провозгласила лозунг: «Закавказье – для закавказцев!» Попытка потеснить русских закончилась так называемыми Шамхорскими событиями. Татары попытались отнять оружие у русских воинских частей, прибывающих с фронта. Очевидец тех событий бывший кадет Б. Байков в своих «Воспоминаниях о революции в Закавказьи (1917–1920 г.г.)» писал: «Вынужденные двигаться в ту же сторону, то есть на Елизаветполь – Баку, воинские части, озлобленные участью своих боевых товарищей, пошли дальше уже как по вражеской стране, сметая по своему пути всё татарское население, принимавшее и не принимавшее участие в кровавых Шамхорских и иных нападениях. Местами войска шли боевым порядком, громя всё из орудий и пулемётов». Попытка разграбить воинские эшелоны не удалась. Но вслед за этим татары устроили резню местным армянам, в которой погибло до 20 000 армян. Турецко-азербайджанская армия под командованием Мурсала-паши обложила блокадой Баку и нефтеносные районы, населённые в основном русскими, а также армянами и другими народностями. «Муссават» опирался именно на эти штыки. Турецкую армию поддерживали немцы.