Владимир Высоцкий - Песни. Стихотворения

Если с ночи – молчи,
Не шуми, не греми,
Не кричи, не стучи,
Пригляди за детьми!..

Где уж тут пировать:
По стакану – и в путь, —
А начнешь шуровать —
Разобьешь что-нибудь.

И соседка опять —
«Алкоголик!» – орет, —
А начнешь возражать —
Участковый придет.

Он, пострел, всё успел —
Вон составится акт:
Нецензурно, мол, пел,
Так и так, так и так;

Съел кастрюлю с гусем,
У соседки лег спать, —
И еще – то да сё, —
Набежит суток пять.

Так и может всё быть —
Если расшифровать
Это «Не приносить»,
Это «Не распивать».

Я встаю ровно в шесть —
Это надо учесть, —
До без четверти пять
У станка мне стоять.

Засосу я кваску
Иногда в перерыв —
И обратно к станку,
Даже не покурив.

И точу я в тоске
Шпинделя да фрезы, —
Ну а на языке —
Вкус соленой слезы.

Покурить, например…
Но нельзя прерывать, —
И мелькает в уме
Моя бедная «мать».

Дома я свежий лук
На закуску крошу,
Забываюсь – и вслух
Это произношу.

И глядит мне сосед —
И его ребятня —
Укоризненно вслед,
Осуждая меня.

Часов, минут, секунд – нули, —
Сердца с часами сверьте:
Объявлен праздник всей земли —
День без единой смерти!

Вход в рай забили впопыхах,
Ворота ада – на засове, —
Без оговорок и условий
Всё согласовано в верхах.

Ликуй и веселись, народ!
Никто от родов не умрет,
И от болезней в собственной постели.
На целый день отступит мрак,
На целый день задержат рак,
На целый день придержат душу в теле.

И если где – резня теперь, —
Ножи держать тупыми!
А если бой, то – без потерь,
Расстрел – так холостыми.

Нельзя и с именем Его
Свинцу отвешивать поклонов.
Во имя жизни миллионов
Не будет смерти одного!

И ни за чёрта самого,
Ни за себя – ни за кого
Никто нигде не обнажит кинжалов.
Никто навечно не уснет,
И не взойдет на эшафот
За торжество добра и идеалов.

И запылают сто костров —
Не жечь, а греть нам спины.
И будет много катастроф,
А жертвы – ни единой.

И, отвалившись от стола,
Никто не лопнет от обжорства.
И падать будут из притворства
От выстрелов из-за угла.

Ну а за кем недоглядят,
Того нещадно оживят —
Натрут его, взъерошат, взъерепенят:
Есть спецотряд из тех ребят,
Что мертвеца растеребят, —
Они на день случайности отменят.

Забудьте мстить и ревновать!
Убийцы, пыл умерьте!
Бить можно, но – не убивать,
Душить, но – не до смерти.

В проем оконный не стремись —
Не засти, слазь и будь мужчиной! —
Для всех устранены причины,
От коих можно прыгать вниз.

Слюнтяи, висельники, тли, —
Мы всех вас вынем из петли,

Еще дыша́щих, тепленьких,
в исподнем.
Под топорами палачей
Не упадет главы ничьей —
Приема нынче нет в раю господнем!

…И пробил час – и день возник, —
Как взрыв, как ослепленье!
То тут, то там взвивался крик:
«Остановись, мгновенье!»

И лился с неба нежный свет,
И хоры ангельские пели, —
И люди быстро обнаглели:
Твори что хочешь – смерти нет!

Иной – до смерти выпивал,
Но жил, подлец, не умирал,
Другой —
в пролеты прыгал всяко-разно,
А третьего душил сосед,
А тот – его, – ну, словом, все
Добро и зло творили безнаказно.

И тот, кто никогда не знал
Ни драк, ни ссор, ни споров, —
Тот поднимать свой голос стал,
Как колья от заборов.

Он торопливо вынимал
Из мокрых мостовых булыжник, —
А прежде он был – тихий книжник
И зло с насильем презирал.

Кругом никто не умирал, —
И тот, кто раньше понимал
Смерть как награду или избавленье,
Тот бить стремился наповал, —
А сам при этом напевал,
Что, дескать, помнит чудное мгновенье.

Ученый мир – так весь воспрял, —
И врач, науки ради,
На людях яды проверял —
И без противоядий!

Вон там устроила погром —
Должно быть, хунта или клика, —
Но все от мала до велика
Живут – всё кончилось добром.

Самоубийц – числом до ста́ —
Сгоняли танками с моста,
Повесившихся скопом оживляли.
Фортуну – вон из колеса…
Да, день без смерти удался! —
Застрельщики, ликуя, пировали.

…Но вдруг глашатай весть разнес
Уже к концу банкета,
Что торжество не удалось:
Что кто-то умер где-то —

В тишайшем уголке земли,
Где спят и страсти и стихии, —
Реаниматоры лихие
Туда добраться не смогли.

Кто смог дерзнуть, кто смел посметь?!
И как уговорил он смерть?
Ей дали взятку —
смерть не на работе.
Недоглядели, хоть реви, —
Он взял да умер от любви —
На взлете умер он, на верхней ноте!

Дурацкий сон, как кистенем,
Избил нещадно:
Невнятно выглядел я в нем
И неприглядно.

Во сне – <���и> лгал, и предавал,
И льстил легко я…
А я <���и> не подозревал
В себе такое!

…Еще – сжимал я кулаки
И бил с натугой, —
Но мягкой кистию руки,
А не упругой…

Тускнело сновиденье, но
Опять являлось:
Смыкал я веки – и оно
Возобновлялось!

…Я не шагал, а семенил
На ровном брусе,
Ни разу ногу не сменил —
Труси́л и тру́сил.

Я перед сильным – лебезил,
Пред злобным – гнулся…
И сам себе я мерзок был —
Но не проснулся.

Да это бред – я свой же стон
Слыхал сквозь дрему!
Но – это мне приснился он,
А не другому.

Очнулся я – <���и> разобрал
Обрывок стона,
И с болью веки разодрал —
Но облегченно.

И сон повис на потолке —
И распластался…
Сон – в руку ли? И вот в руке
Вопрос остался.

Я вымыл руки – он в спине
Холодной дрожью!

…Что было правдою во сне,
Что было ложью?

Коль этот сон – виденье мне, —
Еще везенье!
Но – если было мне во сне
Ясновиде́нье?!

Сон – отраженье мыслей дня?
Нет, быть не может!
Но вспомню – и всего меня
Перекорежит.

А после скажут: «Он вполне
Всё знал и ведал!..» —
Мне будет мерзко, как во сне,
В котором предал.