Елена Петрушанская - Подслушать у музыки

…Конечно, если я слышал иное, непривычное звучание, то просто обмирал от него! «Когда я на почте служил ямщиком…» – вот песня, от которой я сходил с ума. Теперь я думаю, что фольклорное воспитание с детства очень важно: помимо национального самосознания, значение которого иногда запальчиво и бессмысленно обсуждается, атмосфера народного искусства необходима ребенку для погружения в мир истинной музыки. [2] На пути становления музыки фольклор и есть ее колыбель, ее детство… (Здесь и далее – примечания автора.)

Может, потому и получилось так, что мои вкусы с детства склонялись к русским песням. Восприятие трудно выстроить с конца или с середины, надо обрести свой нуль отсчета. И такие «музыкальные курсы», думаю, могут строиться по-разному для представителей различных поколений, национальностей, темпераментов. Только после освоения своего человек и способен воистину оценить, понять иное .

И ничто долго не пробивало детскую музыкальную «слепоту», пока я этот «нуль» не обрел. Им стал фильм «Мусоргский» с А. Борисовым в главной роли. [3] Одним из ярких знамений «конца времени СССР» было то, что в 1990-х годах в журнале «Советский экран» кинокритик Нея Зоркая камня на камне не оставила от этого фильма как яркой модели «сталинского типа» биографической кинопродукции. Мне же очень нравился исполнитель главной роли, он прекрасно пел «за Мусоргского», и одним из авторов сценария была моя тетя Анна Абрамова. Следуя ее страстной привязанности, в нашей семье царил культ Мусоргского! Все, связанное с миром композитора, и в этом фильме казалось истинным, не зависимым от лжи тех лет…

Может, ныне этот кинофильм и кажется кому-то ужасным, но благодаря ему я полюбил музыку Мусоргского! Ведь он создал самую удивительную, самую смелую русскую музыку. Именно с момента знакомства с фильмом я словно проснулся, стал самостоятельно открывать для себя в музыке то, что… вероятно, всем известно.

Так, в 1960 году на свой первый литературный гонорар я приобрел себе радиолу и костюм. Две мечты того времени: финский костюм, рижская радиола, которая славилась свои звучанием. Лишь для пробы аппаратуры купил я тогда грампластинку Глена Гульда. [4] Канадский пианист Глен Гульд стал всемирно известен в 24 года, после после музыкального вечера 7 мая 1957 года на концерт в Большом зале Московской консерватории. Об этом концерте профессор Г. М. Коган написал: «С первых же тактов из “Искусства фуги” Баха, которой Глен Гульд начал свой концерт, стало ясно, что мы имеем дело с выдающимся явлением в области художественного исполнения на фортепиано. Это впечатление не изменилось, а только укрепилось на всем протяжении концерта. – Прим. ред. С этого и начался «провал в небо», в музыку Баха. Может, важно было и то, что я сам приобрел, сам поставил эту пластинку, но ее содержание стало именно моей музыкой . [5] Битов в эссе «Светлый подвал» рассказывал, что как-то встретил на ленинградской улице Иосифа Бродского и похвалил исполнение Гленом Гульдом «трехголосых инвенций». – «Трехголосных», – поправил будущий Нобелевский лауреат.

Потом лет десять, кроме баховского и близких ему музыкальных стилей, я не воспринимал никаких других. Когда ж меня помотала жизнь, наросла усталость, Бах для меня временами бывал уже слишком сильным духовным напряжением. А может, это я сам его «нагружал» более весомым содержанием? Ранее я бесконечно его слушал, как потом Моцарта, полностью погружаясь. Почему после «баховской десятилетки» Моцарт стал мне желаннее? Он давал мне энергию жить. А войти в храм музыки Баха, отяжелев от жизни, я мог уже далеко не всегда. Да, восприятие музыки – это еще и возраст. И лет десять прошло «не расставаясь» с Моцартом. А когда я устал еще больше, вот только тогда для меня случился Россини.

– Говорят, Вы сочиняете свои тексты под музыку Россини?

Что Вы! Помню, в моей юности один молодой человек пригласил к себе девушку, зажег свечи, включил запись музыки Баха и начал читать свою прозу… Знаете, я пишу лучше, чем тот молодой человек, и отношусь к своим сочинениям более сурово. Ту высоту, которую я должен достичь, я должен достичь сам – и в тишине.

Моя любовь к Россини… Известно, что настоящая музыка производит впечатление нерукотворной. Таинство ее возникновения, особенности души, судьбы композитора всегда меня очень занимают. Признаться, еле сдерживаю себя, чтобы не попробовать написать об этом. Но осознание моей полной музыкальной необразованности тому мешает. Конечно, я не посмел был описывать «творческий процесс», – но характеры, загадки судеб этих людей меня интересуют безумно. И как раскрывалась их гениальность, как складывался их путь? [6] Битов А. Человек в пейзаже: «Моцарт – гений? (…) А вы знаете, сколько вещей его вообще исполняется? (…) Десять процентов! (….) Перепроизводство – это еще одно свидетельство не(до)воплощенности гения…»

Меня интересовало, как можно письменно фиксировать звуки. Кажется, особую нотную скоропись вынужден был придумать Вивальди, ибо не успевал записывать лавину музыки, звучащей через него. Меня интриговала мистика некоей преемственности. Как-то я составил таблицу дат рождений и смертей великих композиторов того периода, который был мне наиболее понятен, доступен: от предбаховского до Моцарта, примерно около века. Оказалось, что время рождений и окончаний сроков жизни больших музыкантов почти совпадает. В 1685 году родились Бах и Гендель, в 1678 – Вивальди, в 1686 – Б. Марчелло, в 1683 – Рамо. Вскоре после смерти Баха (1750) появился на свет Моцарт, а сроки его смерти и – рождения Россини почти совпадают, словно передача эстафеты! Будто один умирает, чтобы родился другой. У меня создавалось впечатление, что человечество словно созрело к этому моменту для того, чтобы родить новую бессмертную музыку. Будто оно именно для этого и перестало когда-то быть стадом обезьян…

Тот период мне виделся и открытием, и вершиной прекрасного. Композиторы той поры были также исполнителями божественной музыки. Впрочем, не являются ли они более посредниками высшей воли, нежели творцами? Их деятельность стала подвигом человека – его чистоты, веры, истовости, служения. Наверно, эти человеческие качества способствовали тому, что великие музыканты, как кажется нам, слушателям, творили тогда так свободно и обильно, и им сразу открывались некие сокровенные тайны искусства. Недаром, по легендам, маленький Моцарт заиграл на скрипке, как только взял ее в руки…

Не зря вокруг имен великих музыкантов-провидцев вырастают мифы об их особой исключительности. Я очень люблю красивую историю, рассказанную Владимиром Федоровичем Одоевским в новелле о Бахе: мальчиком будущий композитор пробрался в храм, играл на органе. Музицируя, он устал, уснул, и приснилось ему не что-нибудь – а строение Мира! И с тех пор он его знал. Знал, на уровне Бога…