Б. Акимов - Надоело говорить и спорить

Лариса редко говорила высокие слова и уж никогда не пользовалась тем заумно-выспренним языком, в котором термины сопредельных искусств так ловко и многозначительно скрывают отсутствие ясности в художественном мышлении. Всякие там «палитра симфонии», «музыкальность пейзажа», «пластика роли», «структура эмоций». Лариса четко постулировала принципы, в которые она верила, и проводила их непосредственно в жизнь, нисколько не заботясь об их терминологическом обозначении. Все, кто любил ее, верил в нее, следовали этим путем. Леня Дьячков, снимаясь в норильских снегах, проявлял восхищавшие Ларису отвагу и настойчивость. Алла Демидова, летевшая на съемку в Ялту из Москвы и занесенная непогодой в Киев, перелетела оттуда в Одессу, а из Одессы на нескольких автобусах и такси через Николаев и Джанкой ехала целую ночь и прибыла точно на съемку – синяя, как бройлерный цыпленок, но живая и готовая к работе. Лариса не давала никаких поблажек прежде всего себе – все остальное естественно вытекало из ее ясного и недвусмысленного благородства.

Когда оканчивается работа над картиной и ты смотришь на экране на себя, уже вплетенного в ткань фильма, соединенного с музыкой и пейзажами, с работой других актеров, внесенного как элемент в ритм картины, часто и невольно возникает мысль о том, что тебя обманули, что не стоило тебе ввязываться в это скучноватое дело. Ты понимаешь, что время твоей жизни потрачено зря, что ты просто стал орудием, при помощи которого еще раз доказано, что те или иные люди, высоко именующие себя художниками, просто выбрали не ту профессию в жизни. Но иной раз возникают другие чувства. Теперь, когда прошло более десяти лет со дня выхода картины «Ты и я», видится мне, что мы не во всем смогли соответствовать тому, что требовала и хотела от нас Лариса. Старались – это да, это было. Но одной прилежности в искусстве маловато.

На пузатом и душном самолете Ан-10, тогда еще летавшем с пассажирами, мы вылетели в Краснодар – Лариса, Элем Климов, его брат Герман и я. Это была чистая авантюра, причем совершенно несерьезная. Лариса была несказанно измучена нашей только что закончившейся картиной. Надо было срочно куда-то убежать из Москвы.

«Организатор отдыха на юге», то есть я, имел лишь адрес «Геленджик, автопансионат «Кубань», где в то время находилась сборная страны по горным лыжам и куда меня как-то мимоходом звали. Ко мне примкнула Лариса, к Ларисе муж, к мужу брат. Как ни странно, но вот такие чисто авантюрные номера чаще всего оказываются удачнее и запоминаются больше, нежели глубоко продуманные и подкрепленные тяжелой артиллерией писем и звонков мероприятия по осаде всяческих многоэтажных крепостей на Черном море. Знакомый тренер устроил нас, проведя как членов сборной СССР по горным лыжам. Ларису это очень смешило, и она говорила, что единственная сборная, куда бы она могла по праву попасть сейчас, – это сборная нервноистощенных.

Мы поселились в молодежных бетонных «бочках», вокруг которых плескалось «море веселья». Мы мечтали только об одном – выспаться от души и выкинуть из головы долгоиграющую мучительную пластинку фильма. Он был снят, и уже невозможно с ним что-либо было сделать. Мы испытывали к только что появившейся картине весь набор родительских чувств – от угрюмых обвинений в гениальности до веселого ощущения бездарности. Мы стремились немедленно забыть многочисленные переживания, лица, разговоры и поэтому энергично ринулись к предметам, давно забытым нами, – морю, стадиону, прогулкам по набережным, вечерним шашлыкам, которые обмахивали фанерными дощечками грустные молодые мужчины. Мы вечером даже пошли на веранду танцев. Веранда была как веранда, обычное приморское дело. Пасть эстрады, где свешивались полуоторванные штормовыми ветрами фанерные листы. Мертвящие лампы дневного света. Скопления женщин.

– Ну, берегитесь, – засмеялась Лариса, – сейчас местные кадры вас расхватают.

Массовик, сменивший унылого аккордеониста, воскликнул: «Граждане женщины! Прошу к исключительно интересной игре! Прошу изъявить желание со стороны женщин!» Мы все посмотрели на Ларису. «Дураки!» – сказала она нам. Тут возле нас появилась новая пара. Столичные, красивые, молодые. Красивый вертел на пальце ключи.

– Вот и танцы, – сказал Дима (имя его станет для нас очевидным из последующих событий). – Прелесть.

Он легко обнял Люсю (ее имя тоже станет нам известно) рукой, свободной от ключей.

– Я, – сказал он, – ты, «Жигули» и море. Все сбылось.

Тут я заметил, что Ларису больше совершенно не интересует происходящее на площадке. Она отодвинулась в глубокую тень и не спускала глаз с подошедшей пары. «Знакомые ее, что ли?» – подумал я. Между тем на площадке призывам массовика рискнула соответствовать лишь одна женщина, красивая, рослая. И высокая желтая прическа была на ней, как шапка черкеса. Остановившись в центре круга, она, вызывающе подняв подбородок, ожидала конкуренток. Никто не шел. Массовик продолжал зазывать в микрофон. Тут Дима легко подтолкнул свою спутницу.

– Ты что, с ума сошел?

– А что, прекрасная будет хохма! – сказал он, разгораясь от идеи. – Тайно удрать на юг и в первый же вечер на пошлейшем аттракционе… А? Люсь, давай!

– Я очень устала, – ответила она.

– У нас вот тут есть желающие! – закричал Дима и стал выталкивать свою подругу в круг. Блондинка в красном сощурила глаза, пытаясь определить, откуда исходит дерзкий вызов.

– Вот и начало сюжета, – тихо сказала Лариса. Она монтировала все, любой жест, взгляд, пейзаж. Она так была устроена.

– Есть еще желающие? – спросил массовик.

– Есть, но только они не хотят, – ответили из темноты. Массовик дал знак аккордеонисту, и тот извлек из инструмента душераздирающий туш.

– Никогда так не снять, – сказал Элем.

– Никогда, – сказала Лариса.

Оказалось, что игра состояла в том, что надо было вспомнить максимальное количество мужских имен и при произнесении каждого имени двинуться на шаг вперед.

– Драматург! – сказала мне Лариса. – Записал бы.

– Я на отдыхе, – ответил я.

– Начали! – воскликнул массовик.

– Степан! – странным голосом сказала блондинка и совершила первый шаг.

– Рраз! – крикнули вокруг площадки.

– Иван Романович!

– Два!

Дальше следовали: Коля, Додик, Владимир, Сашок, Константин, Терентьев Федор Анисимович («Без личностей!» – закричал массовик), Павлик, Семен, еще раз Семен другой (массовик: «Это не по правилам!»), Боря с автобазы, очкарик, как звать не знаю (массовик: «Очкарик не имя, гражданка выбывает!»). Все вокруг кричали, каждый считал необходимым высказать свое мнение и о Федоре Анисимовиче Терентьеве, и особенно о никому не известном очкарике без имени. Победно оглядывая темноту, блондинка вернулась на прежнее место. Тут же к Люсе подскочил фальшивым опереточным шагом массовик с карандашиком микрофона в руке. Люся взяла микрофон, сделала один шаг и сказала: