Б. Акимов - Надоело говорить и спорить

Должен сказать, что в кино – в документальном и игровом – бывает несколько сдач. Первая из них называется «немой вариант»: картина сдается с минимальным текстом. В документальном кино – вообще ни одного слова на экране: автор сидит и читает текст по бумажке.

К нам на сдачу немого варианта приехал сам Шпаро, чем я был очень недоволен. Я сказал: «Я уважаю Шпаро, но полработы не показывают». Тем более что все это производит не то впечатление! Немой вариант могут смотреть и оценивать только профессионалы. Правда, Шпаро на сдаче этого немого варианта молчал, но когда мы пришли из кинозала в комнату, он сказал, что все это не то, все эти песенки…

А мы для картины написали с Никитиным песню «Вы теперь к разлукам привыкайте…» – переделка «Тихоокеанской», она же «Полярная». И очень хорошо она записалась – Кантюков сделал нам ее прекрасно, а Сергей Никитин исполнил ее. Так вот Шпаро оказался очень недоволен этой картиной и сказал: «Это вам не песенки, нужно было показать…» Но когда нечего показать, ну что показывать? Они ничего толком не сняли. Их кинооператор – просто любитель. Снято по казахскому образцу: вот полынья – мы ее проходим; вот не разгорелся примус – и это очень тяжело. Таких картин я тыщи видел. «Здесь никто не жалуется на отсутствие аппетита…» Как-то я был в жюри, занимался туристскими фильмами, так всего два или три фильма было без этой фразы.

Одним словом, когда мы сдали картину, Шпаро несколько занервничал и стал говорить, что вышел замечательный фильм. Практически благодаря этой картине они получили награды, потому что вопрос об их награждении был уже очень долгим и достаточно скис к этому времени. А когда они привезли ленту и стали показывать, то многие вещи, так сказать, зазвучали. И в Италии эта картина получила на фестивале спортивных фильмов Гран-при.

«Отчего поет человек» (1981) – картина очень сложная и интересная. Сделали мы ее с режиссером Виктором Лисаковичем – это один из немногих профессионалов в нашей фирме, человек очень опытный, очень талантливый, много сделавший замечательных картин. Этот фильм он снял в Тольятти на фестивале политической песни памяти Виктора Хара. Но фильм снят как история вокально-инструментальной группы, которая готовится к фестивалю.

Мы привыкли к тому, что когда начинают снимать какую-нибудь вокально-инструментальную группу, какого-то героя, то он в конце картины не умрет, он победит наверняка. И Витька стал снимать такую картину. Называлась она «Взлетная полоса» – о группе ВАЗа. В общем, они там какие-то свои виавские песни поют, совершенно никому не известные. Но самое интересное, что снимал он их документально, и документально они проиграли конкурс. То есть он снял историю поражения, и снял это так забавно, что картина в итоге вышла очень интересная. Там свои знаменитости, в политической песне. «Баллада» свердловская, потом такой Витаутас Бобрявичус из Каунаса, замечательный певец… В общем, там свои законы жизни. В Тольятти они регулярно проводят фестивали политической песни, я даже однажды был в жюри.

Наверное, «Город под Полярной звездой» (1982) – это последняя картина, снятая мной о Кировске, потому что я их снял уже три. И далее повода ездить за казенный счет в Кировск, кататься на лыжах и видеть друзей у меня нет. Я действительно очень люблю этот город и бываю в нем почти ежегодно.

В этой картине было две моих песни. Как раз была написана новая песня «Забудутся песни и споры…» («Хибины») и «На плато Расвумчорр» – старая песня в аранжировке. Обе песни с моей музыкой, и один очень милый молодой человек, Алик Гольштейн, мне помогал сделать оркестровку этих песен, а также все, связанное с музыкальной канвой всего фильма.

Это был 1982 год. Я приехал в Кировск на следующий год после того, как я там довольно неприятно «сломался» на лыжах, и этот год для меня был тем важен, что я прошел ту же трассу в том же месте. Это первое, что я сделал, – иначе я не мог восстановиться психологически. Мне было очень трудно восстановиться, но я все это проделал и стал замечательно кататься.

Картина была большая, много раз снимаемая внизу и вверху, шла с некоторыми сложностями. Там есть эпизоды, в которых участвуют официальные лица: мэр города, с мэром на склоне горы, с ним же в кабинете. Это целая область – взаимоотношения автора и героя, в частности, в документальном или телевизионном кино или на телеэкране. Но здесь как раз не очень удачные примеры в том смысле, что Василия Ивановича, о котором идет речь (фамилия его Киров, кстати говоря), как раз мне не удалось «победить». В быту и в работе – это очень хороший, свободный, свободномыслящий, образно говорящий человек. Но как только включается камера, он говорит: «Наш город на вечной мерзлоте…» Какие-то банальности – штампованные, неинтересные.

Тут есть ряд методик. Одни снимают, говоря, что не снимают, и не снимают, когда говорят, что снимают. Я, например, предпочитаю просто говорить то, что я прошу от них. Но есть и высшая алгебра – когда человек добивается того, чего я, кстати говоря, не умею: когда человек не просто говорит, а как бы генерирует свой образ, себя в документальном кино. Иногда такие вещи у меня выходят, но это с очень пластичным, податливым «человеческим материалом», когда я чувствую, что это можно сделать. Но это редко бывает.

Я лично никогда не пользовался скрытой камерой. Я пользовался камерой как обманом, что бывало в тупиковых ситуациях. У нас некоторые ребята используют скрытую камеру, но, во-первых, качество не очень хорошее, во-вторых, тут есть моральная сторона, которую мы часто обсуждали. В общем, как-то она у нас не очень идет. Скрытая камера хороша для провокаций. Там она очень хороша: легла старушка на мостовой, и народ проходит мимо нее… Это снимать скрытой камерой – замечательно, а вот так вот, в беседе, – ну, с преступником каким-нибудь, пожалуй, можно.

1983

Первый самолет, точнее, первый летающий аппарат тяжелее воздуха, который я увидел в своей жизни, был самолет под названием «Максим Горький», в то время крупнейшая – восьмимоторная – летающая система. Но я, естественно, не могу об этом помнить в связи с тем, что мне было полгода, и моя матушка возила или носила меня на Ходынское поле, где она сама любопытствовала на самолеты, и при этом присутствовал я.

А вообще с первыми самолетами я, как и многие дети моего года рождения, очень близко познакомился в 1941 году, когда они появлялись над крышами наших домов, и тогда это знакомство было вынужденным и очень внимательным. В Москве в то время распространяли такие книжечки – довольно толстые, длинненькие – назывались они «Силуэты самолетов». В этой книжке были представлены силуэты всех самолетов люфтваффе и ВВС Красной Армии. Это чтобы знать – кто летит, и чтобы знать – прятаться или нет, сбивать или нет. Эта книжка попадала к нам во дворы на Сретенку для добровольных народных дружин, которые дежурили на чердаках для тушения зажигательных бомб. Она была в их пользовании и, естественно, в пользовании нас – мальчишек. Поэтому мы совершенно досконально знали все самолеты, и я до сих пор могу совершенно четко определить силуэты «Мессершмитта-110», «Юнкерса-87», «Юнкерса-88», «Хейнкеля-111», то есть самых распространенных самолетов, не говоря уже о «Мессершмитте-109». Ну и, естественно, советские «ястребки», как их называли в то время: МиГ-3, Як-1, естественно, И-15 и И-16 (так называемая «чайка»). Это все мы тогда знали назубок. Потом по фотографиям в газетах и различных других изданиях мы знали и англо-американскую воздушную технику, воевавшую в то время.