Андрей Васильченко - «Лили Марлен» и другие. Эстрада Третьего рейха [без иллюстраций]

Другим местом сбора «свинг-югенда» было кафе «Конди», которое действовало при отеле «Четыре времени года». Именно в нем жил известный всем немецким любителям джаза Штауффер. Нередко он выступал в ресторане на корабле «Ахой» и баре «Мориц». Но осенью 1941 года гестапо («на всякий случай») закрыло оба эти увеселительных заведения. Другими местами сборов могли выступать запримеченные еще до начала войны кинотеатр «Ватерлоо» и привокзальная территория. В кинотеатре киномехаником работал Аксель Шпрингер, чьи дела с началом войны шли совсем плохо. От призыва в ряды вермахта его спасало только плохое здоровье. Перед тем как США объявили войну Германии (1941 год), в кинотеатре «Ватерлоо» очень часто показывали американские музыкальные фильмы. Изредка здесь демонстрировались нейтральные немецкие ленты, например «Фрау Луна». Поскольку приятели Шпрингера по принципиальным соображениям не смотрели пропагандистские киножурналы, показом которых предварялись все киноленты, то он подавал им специальный знак. Только после этого любители свинга заходили в кинозал.

Осенью 1942 года нацистские власти пришли к заключению, что запрет крупных танцевальных вечеринок в стиле тех, которые в свое время проходили в имении Курио, вызвал рост мероприятий, которые проводились в узком кругу на дому. В принципе это было вполне логичным. Ввиду усиливавшегося преследования со стороны гестапо и гитлерюгенда любители свинга чувствовали себе гораздо увереннее и спокойнее в подвалах родительских особняков и залах фешенебельных гамбургских квартир. Это были помещения, в которые даже гестапо было проникнуть не так-то просто. Инга Мадлунг вспоминала, что некоторые подвалы специально оборудовались для танцевальных вечеринок. На пол ставились элегантные, ярко-красные кожаные пуфики, а кроме этого, стены подвалов отделывались специальными материалами, которые поглощали звук. Для этих целей нередко использовались ковры. Обстановку дополнял патефон с многочисленными джазовыми пластинками и несколько бутылок коньяка. В целом при оборудовании подобных подвалов «гамбургские стиляги» не забывали об «интимной атмосфере», которая должна была сопутствовать танцам, которые нередко заканчивались разнообразными сексуальными контактами. Уровень интимных отношений определялся в первую очередь одним обстоятельством — дома были родители или нет. Но чаще всего родители были дома, а потому вечеринки носили «платонический» характер. Впрочем, обстановка некоторых подвалов не оставляла сомнений относительно характера проходивших здесь вечеринок. В доме братьев Оромутхи (иранцы по национальности), которые проживали близ Альстера, в подвале были зеркальные потолки и ковры с весьма «вольными» сюжетами.

Последняя из подобных встреч, если верить Михаэлю Катеру, произошла в июне 1942 года в одном из поместий, которое располагалось к северу от Гамбурга. Здесь молодежь могла расслабиться, и свинг танцевали на открытых террасах, а в саду пили коктейли. С наступлением темноты молодежь перебиралась в дом, где после принятия очередной дозы спиртного устраивалось представление в стиле кабаре. Излюбленными номерами были пародии на выступления Гитлера и Геббельса. Ответственность за подобные развлечения была возложена на Каки Георгиадиса. Через несколько дней после вечеринки он был выдан гестапо одним из осведомителей. Этот скандал положил конец его привольной жизни. Одновременно с этим «свинг-югенд» в гестапо стали рассматривать как потенциальных «противников режима». Трудности у гамбургских стиляг стали прибывать после того, как в гитлерюгенде было принято решение, что свинг являлся одной из «национальных угроз». После этого гамбургское гестапо стало действовать рука об руку с региональным руководством гитлерюгенда. Поначалу сотрудничество ограничивалось совместными облавами на вечеринки, устроенные любителями свинга. Так было в имении Курио и в «Кайзерхофе». Но несколько позже наиболее рьяные члены гитлерюгенда стали играть роль провокаторов гестапо. Затерявшись в толпе одногодков, они оставались неприметными, по крайней мере до появления полицейских. Но нередко «дозорная служба» гитлерюгенда решалась на свой страх и риск осуществлять собственные облавы. Проводились специальные рейды, целью которых было выявление молодых людей, которые танцевали свинг или слушали свинговую музыку. Иногда между «свинг-югендом» и членами гитлерюгенда случались массовые драки. Нередко к этим побоищам подключалась пролетарская молодежь, которая выступала на стороне свингующих подростков. Если на улицах Гамбурга у гитлерюгенда не всегда был перевес, то руководители национал-социалистической молодежной организации полностью контролировали события в гимназиях. Именно во время учебного процесса пытались выявить «потенциальных мятежников».

В Гамбурге (равно как и в некоторых других немецких городах) у гитлерюгенда были веские причины опасаться за свой монопольный контроль над жизнью молодежи в возрасте до 18 лет. Ни для кого не было секретом, что многие из участников «свинг-югенда» при помощи различных уловок избегали членства в гитлерюгенде. Нередко была и обратная ситуация, когда свинговать начинали юноши и девушки, уже состоящие в гитлерюгенде. Эта тенденция наиболее ярко проявилась в начале Второй мировой войны. Так, например, во время облавы на имение Курио выяснилось, что из 408 задержанных молодых людей, почти половина числилась членами гитлерюгенда. Кроме этого, 50 из них по достижении 18-летнего рубежа покинули ряды гитлерюгенда, не присоединившись ни к одной из многочисленных национал-социалистических организаций. А ведь унификация всего взрослого населения считалась основной и отличительной чертой национал-социалистического строя.

С началом Второй мировой войны можно было выделить два уровня, на которых действовали участники «свинг-югенда». Один из них был никак не связанным с политикой, другой все-таки имел политический окрас. На практике грань между ними было провести не так уж просто. Изначально увлечение свинговыми танцами было проявлением гедонизма и страсти к развлечениям, которое по своей сути не имело никакой политической мотивировки. Однако со временем свингующая молодежь политизировалась или в некоторых случаях криминализировалась, что не могло остаться незамеченным нацистским режимом.

Поначалу участники «свинг-югенда» сосредотачивали свое внимание на провокационной манере одеваться. Девушки предпочитали шить для себя по мужским образцам костюмы-тройки. Юноши могли облачаться в фетровые шляпы и черные рубашки. Пальто с поясом перебрасывалось через руку. Когда носить на обратной стороне лацкана пиджака британский «Юнион Джек» стало небезопасным занятием, его на некоторое время заменили значками с американским флагом. В данном случае акцент делался на вызывающем поведении. Нередко подростки слушали пластинки с джазом и свингом в самых неподходящих для этого местах, например в общественных бомбоубежищах. Выходцы из пролетарских слоев могли слушать подобную музыку во время ночных дежурств на оборонных предприятиях. Разумеется, танцы и активная сексуальная жизнь были теми «запретными плодами», которые манили многих. Те же, кто все-таки предпочитал в первую очередь музыку, занимались торговлей дисками, равно как и копировали их при помощи самодельных устройств (тем же самым занимались и отечественные стиляги — «музыка на костях»). Теоретически это могло попасть под статью о спекуляции. Более серьезный с точки зрения Уголовного кодекса проступок как-то совершил Андреас Панагопоулос. В 1941 году на «черном рынке» он приобрел пистолет-пулемет. Опробовать его решил в своем имении — через окно он расстрелял воздушный шарик. Однако стрельбу услышали на соседнем земельном участке, и молодой человек был уличен в нелегальном приобретении оружия.