Джулиан Барнс - Шум времени

Но это все не важно. Важно другое: что именно Поспелов стал его собеседником в самом последнем и губительном Разговоре с Властью.

– У меня для вас отличная новость, – объявил Петр Николаевич, отводя его в сторону на каком-то приеме (приглашения сыпались отовсюду). – Никита Сергеевич лично выступил с инициативой поставить вас во главе Союза композиторов РСФСР.

– Это слишком большая честь, – не задумываясь, выпалил он.

– Но, учитывая, что предложение исходит от Первого секретаря, отказываться ни в коем случае нельзя.

– Я не достоин такой чести.

– Ну, знаете, не вам судить о собственных достоинствах. Никите Сергеевичу виднее.

– Я не дорос.

– Да что вы, что вы, Дмитрий Дмитриевич, вы же по всему миру принимаете высокие награды и звания, и мы этим горды. У меня в голове не укладывается, как можно отказаться от высокой чести, которую предлагают вам на Родине.

– К сожалению, у меня совершенно нет времени. Мое дело – писать музыку, а не руководить.

– Много времени новая должность не отнимет. Мы об этом позаботимся.

– Я ведь композитор; какой из меня председатель?

– Вы – крупнейший из ныне живущих отечественных композиторов. Это признается всеми. Ваши тяжелые времена остались в прошлом. Вот почему это так важно.

– Не понимаю.

– Дмитрий Дмитриевич, мы знаем, что вас не миновали определенные последствия культа личности. Хотя, должен заметить, ваше положение было прочнее, чем у многих.

– Уверяю вас, я этого не ощущал.

– Вот потому-то для вас очень важно возглавить Союз композиторов. Чтобы продемонстрировать конец культа личности. Скажу прямо, Дмитрий Дмитриевич: чтобы те перемены, которые произошли под руководством Первого секретаря, стали необратимыми, их следует подкрепить публичными заявлениями и назначениями вроде вашего.

– Я всегда с готовностью подпишу какое-нибудь письмо.

– Вы прекрасно понимаете: речь не об этом.

– Я не достоин, – повторил он и добавил: – Ведь я червяк в сравненьи с ним – в сравненьи с Первым секретарем.

Сказал – и усомнился, что до Поспелова дойдет эта аллюзия; и в самом деле, тот лишь недоверчиво хмыкнул.

– Уверен, мы сможем перебороть вашу природную скромность, Дмитрий Дмитриевич. Но это отдельный разговор.

По утрам он, как молитву, повторяет стихотворение Евтушенко «Карьера» – про то, как складываются судьбы под сенью Власти:

Ученый, сверстник Галилея, был Галилея не глупее. Он знал, что вертится Земля, но у него была семья.

Это стихи о совести и стойкости:

Но как показывает время: кто неразумен, тот умней.

Верно ли это? Он так и не решил. В конце стихотворения амбиции противопоставляются честности в искусстве:

Я делаю себе карьеру Тем, что не делаю ее.

Эти строки и примиряют, и настораживают. Невзирая на все свои тревоги, страхи и ленинградскую интеллигентность, в глубине души он всегда оставался неразумным упрямцем, который стремится отстаивать в музыке правду, какой она ему видится.

Но «Карьера» прежде всего говорит о совести; а совести есть за что его упрекнуть. Хотя какой прок от совести, если она не будет выискивать (подобно языку, проверяющему, нет ли в зубах дырок) слабину, двуличие, трусость, самообман? Но если к стоматологу он по своей мнительности ходит раз в два месяца, чтобы не запускать зубы, то совесть свою проверяет ежедневно, чтобы не запускать душу. Слишком много за ним тянется такого, что можно поставить себе в вину: недоговаривал, недотягивал, шел на компромиссы, платил дань кесарю. Временами он видится себе как Галилей и одновременно как тот ученый, сверстник Галилея, что вынужден был кормить семью. Смелости он выказывает ровно столько, сколько позволяет его натура, но совесть тут как тут: выговаривает за непростительное малодушие.

В течение последующих недель он надеялся и, как мог, старался избежать встречи с Поспеловым, но опять же однажды вечером Петр Николаевич пробился к нему сквозь болтовню, ханжество и пенящиеся бокалы.

– Итак, Дмитрий Дмитриевич, вы обдумали наш с вами вопрос?

– Ох, я совершенно недостоин, говорю же.

– Я передал наверх ваше согласие всерьез рассмотреть вопрос о руководстве Союзом композиторов РСФСР и сказал Никите Сергеевичу, что вас удерживает единственно ваша скромность.

Такое передергивание наводило на определенные мысли, но Поспелов зачастил:

– Давайте, давайте, Дмитрий Дмитриевич, настал момент, когда скромность переходит в какое-то самолюбование. Мы рассчитываем на ваше согласие, и вы нам его дадите. Мы с вами оба знаем, что руководство Союзом композиторов – это второй вопрос. Я хорошо понимаю ваши колебания. Но мы единодушно полагаем, что время пришло.

– Время для чего?

– Ну как же: вы ведь не сможете руководить творческим союзом, будучи беспартийным. Это противоречит всем нормам Конституции. Наверняка вы об этом догадывались. Потому и колебались. Но я вас уверяю: никаких препятствий не возникнет. По сути, вам только заявление подписать. Все остальное мы берем на себя.

Он вдруг почувствовал, как из его тела выпустили дух. Что ж такое делается, почему он этого не предусмотрел? В годы террора он мог гордиться, что, по крайней мере, никогда не старался облегчить себе жизнь, став членом партии. А теперь, под занавес, когда рассеялся великий ужас, они пришли забрать его душу.

Даже пытаясь сосредоточиться, он все равно отвечал как-то сбивчиво:

– Петр Николаевич, я совершенно не достоин, не подхожу я для председательства. У меня нет политической жилки. Признаюсь вам, я даже не сумел освоить главные принципы марксизма-ленинизма. Хотя ко мне одно время даже индивидуальный наставник был прикреплен. Товарищ Трошин. Я добросовестно прочел все предписанные источники, включая, как сейчас помню, и вашу работу, но мне с таким скрипом давалась эта наука, что теперь, к сожалению, придется отдыхать и восстанавливать силы.

– Дмитрий Дмитриевич, нам хорошо известна история про этот неудачный и – уж простите – ненужный политический инструктаж. Это так унизительно и вместе с тем очень характерно для эпохи культа личности. Тем более разумно будет показать, что времена изменились и от членов партии больше не требуется глубоких общественно-политических знаний. Нынче, под руководством Никиты Сергеевича, нам всем дышится легко и свободно. Первый секретарь еще молод, и его планы рассчитаны на долгие годы вперед. Для нас важно, чтобы вы открыто выразили свое одобрение нового курса, который дает нам свободу дышать полной грудью.

В данный момент ему определенно что-то не позволяло дышать полной грудью; пришлось занять другую линию обороны.

– Дело в том, Петр Николаевич, что я придерживаюсь определенных религиозных убеждений, которые, как я понимаю, несовместимы с членством в партии.