Александра Бушен - Молодой Верди. Рождение оперы

Тем временем аресты в городе продолжались. Арестованные ранее выдавали новых людей и вызывали этим новые аресты. Подеста сбился с ног. Он не спал ночей и писал бумагу за бумагой то непосредственно министру внутренних дел, то в канцелярию III отделения.

Настроение в городе было самое беспокойное. Каждый день можно было ждать взрыва. И тогда, для того чтобы успокоить разбушевавшиеся страсти и восстановить хотя бы внешне тишину и порядок, пришлось бы переарестовать по крайней мере девять десятых всего населения — и не только в городе, но во всех окрестных деревнях. Подеста с ужасом думал о том, что события могут начать развиваться стихийно. Тогда уж ничего не остановишь.

А вчера его опять вызывал правительственный комиссар и на этот раз говорил с ним очень строго.

— Прекратить, — сказал комиссар, — прекратить эту смуту немедленно. Даю вам три дня. Этого более чем достаточно. Предупреждаю: долготерпение высокого начальства иссякло. Ее величество, августейшая наша правительница — ангел доброты и милосердия, но и она сейчас соизволила прислушаться к голосу мужей разума и совета и заставила замолчать голос своего всепрощающего любвеобильного сердца. Да будет это вам известно! На прекращение смуты даю вам три дня. Понятно?

— Понятно, — сказал подеста.

И подеста тут же решил: во что бы то ни стало он уговорит Барецци отправить Верди в другой город. Здесь молодому маэстро все равно не устроиться. Горько, конечно, терять такого прекрасного музыканта, к тому же выросшего и воспитанного в здешних местах. Жаль терять композитора, способного поднять музыкальное искусство города Буссето на небывалую высоту. Жаль. Бесспорно жаль. Но что поделаешь! Проклятое время! Проклятая должность!

Но в ближайшие дни подеста так и не нашел свободного времени, чтобы повидаться с синьором Антонио. И когда через неделю дежурный по канцелярии доложил ему, что его желает видеть председатель Филармонического общества, Джан-Бернардо велел пропустить Антонио Барецци, не задерживая его ни на минуту. И едва успел синьор Антонио переступить порог кабинета, как подеста бросился к нему с вопросом:

— Что случилось?

Потому что в последнее время подеста жил в ожидании возможных происшествий и, само собой разумеется, происшествий неприятных. Но то, что сообщил ему Антонио Барецци, было для подесты полной неожиданностью.

— Нам посчастливилось, — начал сразу синьор Антонио. — Нашелся друг в высоких правительственных сферах.

— О! — сказал подеста. — Это большая удача и совсем, совсем меняет дело.

— Да, — сказал синьор Антонио, — нашелся такой необходимый нам человек. Камергер двора, играет видную роль в Парме в австрийских правительственных кругах. При этом патриот. Умный и преданный родному искусству патриот. И он сумел изложить наше дело самой Марии-Луизе.

— Вот это ловко, — сказал подеста.

— Да. Минуя и III отделение и господина министра внутренних дел. Сумел довести дело до сведения самой герцогини.

— Как же это удалось ему?

— А вот как. Он улучил подходящий момент. Когда герцогиня прогуливается рано утром в парке. Когда запрещено обращаться к ней как к правительнице и очень мало кому разрешается сопровождать ее. Прогуливаясь вокруг озера, она иногда садится на скамью у самой воды и сидит подолгу молча, в грустной задумчивости. Дежурная фрейлина, стараясь ее развеселить, отламывает веточки с кустарника и закидывает их в воду, а любимая собачка герцогини бросается за ними вплавь и приносит их своей госпоже. Говорят, эта игра с собачкой отвлекает Марию-Луизу от печальных дум и горьких воспоминаний. Представляешь себе такую картину?

— Очень ясно представляю, — сказал подеста, — однако не настолько, чтобы представить себе, как во время купания собачки можно серьезно говорить о деле неприятном и запутанном.

— Ты не дипломат и не царедворец, — сказал синьор Антонио. — Умный человек умеет преподнести любое дело так, что оно перестает казаться делом… Короче говоря, Мария-Луиза заинтересовалась нашим композитором.

— Ловко сделано! — сказал подеста.

— Да, — сказал синьор Антонио, — у герцогини чувствительное сердце. Она была растрогана и сказала: «Я не допущу никакой несправедливости. Бедный юноша, он заслуживает самого горячего участия».

— О! — сказал подеста. — Поздравляю тебя, Антонио.

— Благодарю. Однако не следует ничего преувеличивать. Ты сам знаешь, как слабохарактерна герцогиня. Придет кто-нибудь другой, наговорит бог знает чего о непокорности жителей Буссето, о мятежах и смуте, — она испугается и сразу откажется от всех своих намерений. Но высочайший рескрипт об объявлении конкурса уже подписан. А больше нам ничего не нужно.

— Подписан? — переспросил подеста. И когда синьор Антонио повторил несколько раз — подписан, подписан, — подеста опять сказал — Это совсем меняет дело. Совсем, совсем меняет дело!

— Я думаю, тот день, когда ты получишь приказ об объявлении конкурса, уже не за горами, — сказал синьор Антонио.

— Очень рад, — сказал подеста.

И действительно, долгожданный приказ пришел из Пармы через несколько дней.

Подесте предписывалось оповестить население о том, что постановлением правительства городу Буссето разрешено иметь постоянного учителя музыки для просвещения молодежи. В пространной, обстоятельно составленной бумаге было сказано, что выборы нового маэстро должны произойти путем конкурса, который состоится в Парме под наблюдением маэстро синьора Джузеппе Алинови, придворного органиста, и что музыканты, претендующие на пост maestro di musica города Буссето, будут подвергнуты экзамену по контрапункту и по свободной композиции, ибо обе эти дисциплины являются обязательными составными частями музыкального преподавания.

Затем шел текст договора, регулировавшего взаимоотношения между городом и новым маэстро. Из ознакомления с целым рядом параграфов, разработанных с величайшей тщательностью, можно было вывести заключение, что путь маэстро весьма тернист и трудно на этом пути расцвести розам. Ничего в договоре не говорилось о преимуществах в положении маэстро и не видно было уважения к его работе и достойной оценки его трудов. Объявленная годовым окладом жалованья сумма в шестьсот восемьдесят семь лир вызывала недоумение. Она была поистине смехотворной. Зато в договоре можно было найти самое тщательное, и даже не тщательное, а мелочно-придирчивое перечисление обязанностей маэстро; обязанности эти — многочисленные и разнообразные — были в равной мере хлопотливыми и утомительными. Время работы маэстро было строжайше регламентировано. Точнейшим образом было высчитано, сколько часов в неделю он должен заниматься с каждым учеником, сколько часов уделять занятиям на фортепиано, сколько занятиям на органе и сколько — на чембало; сколько времени надлежит заниматься пением и сколько теорией музыки. Подробно была разработана графа о подчинении маэстро всем заранее установленным правилам. Были предусмотрены все возможные случаи отклонений от этих правил и тут же указывалось на необходимость их полного выполнения.