Александра Бушен - Молодой Верди. Рождение оперы

Синьор Алинови предполагал, что юноша из Буссето пишет музыку бесхитростную и откровенно подражательную. Посмотрим, посмотрим!

Шелковым платком он протер затуманенные стекла очков и привычным движением укрепил очки на переносице. Посмотрим, посмотрим!

Молодой Верди положил на стол папку с сочинениями и раскрыл ее. Сверху лежали вариации, написанные для фортепиано. — Что это за тема? — спросил Алинови.

— Тема моя, — сказал Верди.

— Так, — сказал Алинови, — сыграйте ваше сочинение. — Маэстро не хотелось самому читать рукопись.

Верди сел к роялю. Инструмент был новый. Его недавно прислали из Вены. Известный фортепианный мастер Фриц немало потрудился над ним. Механизм был усовершенствован. Играть на нем было очень приятно.

Маэстро Алинови слушал со вниманием. Вариации ему очень нравились — на листке для отзыва он сразу записал: «Живость фантазии. Смелость мысли».

А когда Верди перешел к вариации виртуозного характера, где в быстрых и подчас замысловатых пассажах сказывалось знакомство с немецкой фортепианной музыкой, и не только с Гайдном и Моцартом, а с новыми и современными ее образцами, с Бетховеном и Мендельсоном, он снова взял перо и к написанному прибавил: «Фортепианная фактура выработана чрезвычайно затейливо, разумно и тщательно».

Верди кончил.

— А ну-ка, сыграйте еще раз, — сказал Алинови. Он хотел проверить свое впечатление. И во второй раз вариации понравились ему едва ли не больше. Но он ничего не сказал, а только повернулся к двери и крикнул:

— Баттиста!

К Верди подошел Анджиоло Росси.

— Послушайте, — сказал Росси, — я ни за что не сяду за рояль после вас. Вы отличный пианист. Я так играть не умею.

Верди не знал, что ответить Росси. Синьор Алинови опять крикнул:

— Баттиста! — На этот раз громче. И захлопал в ладоши.

Дверь распахнулась. Баттиста толкнул ее ногой. Руки у него были заняты. Он нес тяжелую кипу рукописных нот. Кипа была высокой — целая гора! Баттиста придерживал ее сверху подбородком. Он был учеником синьора Алинови и очень даровитым учеником — этот Баттиста. Ему было лет двенадцать. Он был круглым сиротой, и синьор Алинови смотрел сквозь пальцы на его шалости: он жалел его. А мальчишка пользовался этим. Он был озорником, этот Баттиста!

— Я здесь, маэстро, я здесь. Я только запоздал немного. Прошу прощения у вас и у синьоров экзаменующихся.

Баттиста сделал было попытку поклониться самым церемонным манером, но чуть не потерял равновесия.

— Осторожно, Баттиста, — крикнул маэстро Алинови, — осторожней, а то упадешь. Смотри, пол какой скользкий. Сегодня утром его натирали.

— Не беспокойтесь, маэстро, не беспокойтесь, прошу вас.

Баттиста, сгорбившись больше, чем того требовала тяжесть его ноши, быстрым шагом пошел через зал по направлению к фортепиано, у которого по-прежнему стояли рядом молодые люди, «синьоры экзаменующиеся». Теперь они оба смотрели на Баттисту — Верди невозмутимо, Росси встревоженно и с любопытством: «Что это за ноты? Для чего?»

Баттиста шел прямо на молодых людей. Он дико вращал глазами и гримасничал, точно взору его представлялось ужасающее зрелище. Синьор Алинови был у него за спиной и не мог видеть его мимики. Поравнявшись с молодыми людьми, Баттиста сделал вид, что изнемогает под тяжестью непосильного груза и прохрипел зловеще: «Вот так материальчик! Ничего себе материальчик для чтения нот с листа! Ого-го! Берегитесь, берегитесь, синьоры!» И, молодцевато развернувшись, он проскочил мимо озадаченных Росси и Верди и стал огибать рояль.

— Куда ты, Баттиста? На стол! Неси ноты на стол! — забеспокоился маэстро Алинови.

— На стол? О, извините, маэстро.

Баттиста в последний раз скорчил страшную гримасу, накренился набок, вильнул бедром и повернул обратно — к столу. И тут, как раз на повороте, он поскользнулся, пробежал несколько шагов, неуклюже балансируя, и упал, растянувшись во весь рост. Пачка нот грохнулась об пол и рассыпалась. Из нее вытряхнулась пыль.

— Ну вот. Так и знал, — сказал маэстро Алинови. — Я же все время говорил тебе: осторожно, осторожно, Баттиста! А ты бежишь вперед, ничего не слушая, точно лунатик. — Маэстро Алинови был, видимо, рассержен.

— Я ушиб ногу, — плаксиво сказал Баттиста. И чихнул.

Анджиоло Росси закрыл лицо руками. Смех душил его, но он старался казаться серьезным, чтобы, чего доброго, не рассердить маэстро.

Баттиста опять чихнул.

— Перестань, Баттиста! — крикнул синьор Алинови. — Перестань! Что это такое! Собирай нотные листы и складывай их на стол. Да поживее! Слышишь?

— Разрешите помочь мальчику, синьор маэстро? — спросил Росси.

Алинови кивнул.

Двое юношей и мальчик собирали с пола пожелтевшие листы нотной бумаги. Это были отрывки из разных опер. Отдельные арии, дуэты, ансамбли. Главным образом здесь были сочинения мастеров прошлого столетия: Перголези, Чимарозы, Паизиелло, Пиччинни. Но среди этих, ставших классическими сочинений попадались отрывки из опер композиторов современных и благополучно здравствующих композиторов, оперы которых шли по всей Италии: в Милане, в театре Ла Скала, и здесь, в Парме, в театре Дукале.

Первым выпрямился Джузеппе Верди.

— Покажите, как вы читаете с листа, — сказал Алинови. Он взял со стола первые попавшиеся ему под руку нотные листы и поставил их на пюпитр. Это был дуэт Умберто и Серпины из «Служанки-госпожи» Перголези.

— Я хорошо знаю эту музыку, — сказал Верди.

— Ну, тогда возьмем вот это, — маэстро открыл финальную сцену из доницеттиевской «Лукреции Бор-джиа».

— Эта музыка мне тоже знакома, — сказал Верди.

— Выберем что-нибудь менее популярное, — Алинови поставил перед молодым композитором дуэт тенора и баса из «Измаилии» Меркаданте.

— Прошу прощения, — заметил Верди, — я знаю и это.

— Эге, вы что-то очень много знаете. — Алинови погрозил композитору пальцем, но тон его был благожелательным.

— Я не изучал этой музыки, — сказал Верди, — но я слышал оперу в театре и помню дуэт очень хорошо. Не могу же я сказать вам, что буду читать с листа?

Маэстро Алинови улыбался. Прямота молодого Верди понравилась ему. Анджиоло Росси казался растерянным. Он то и дело посматривал на дверь. Синьор Алинови поставил на пюпитр продолговатую тетрадь.

— Партитура струнного квартета нашего славного маэстро Доницетти. Знаете ли вы эту музыку?

— Нет, — сказал Верди.

Стул, на который сел Анджиоло Росси, оказался скрипучим. Молодой человек смущенно вскочил с места. Алинови обернулся.

— А вы, синьор Росси, подождите. Я займусь вами несколько позже.

— Делайте, как вам угодно, синьор маэстро, — сказал Росси. У него был совсем растерянный вид. Он пересел на стул к самой двери.