Евгения Либабова - «Король и Шут»: ангелы панка

Однако уже тогда Андрей верил в себя и в свой талант, а вместе с тем и в то, что рано или поздно станет известным.

ГОРШОК: Мы с Андрюхой ходили друг к другу в гости. Оказалось, он знает «АукцЫон». «О, не совсем глупый, все знает». Потом смотрю — он что-то на гитаре пытается играть … Берет аккорды так странно … Увидел его тексты — немного примитивные, но интересные. А именно это нашей группе и нужно! Подумал: «Зашибись!» А Князь на гитаре играть хочет. Вижу, что играть-то не умеет — зажимает струну и думает, что это аккорд. Показал ему аккорды, он начал играть. Мы сделали какие-то записи вдвоем. А потом я познакомил его с пацанами, с Балу и Поручиком: «Познакомьтесь, это Андрюха, мой новый друг из училища». Он пришел — и мы стали играть вместе.

КНЯЗЬ: Что нас с Горшком объединило? Не стал бы говорить «протест» — это слишком революционное слово. Скажем, презрение к бессмысленности многих людей. Я, например, с раннего детства мог сам себе найти дело: читал, рисовал… И никогда не мог понять, почему у людей моего поколения такое желание тупить. Выпендриваться, придумывать всякие пакости… Допустим, в школе был какой-нибудь слабоумный, который не мог за себя постоять, — и у сильных мира того было принято подвешивать дурачка в гардеробах на вешалке и т. д. У Горшка в школе — то же самое, но у нас приколы позлее. Я всегда понимал, что такие глупости от безделья — людям просто нечем себя занять. И когда это видел, чувствовал опустошенность: как так можно…

Так в начинающей группе «Контора» появились настоящие тексты. Название «Контора» — ни о чем. Без объяснения и формулировки. Да и к чему они, если название было выбрано потому, что такого прежде не было.

Горшок считал: петь надо только на английском. Раз рок-музыка пошла с Запада — значит, и петь ее надо по-западному. С красивыми англоязычными текстами. Но запел на русском. Так понятнее. А английский, к слову, так и не выучил.

КНЯЗЬ: Русский рок построен на русских текстах. От этого ведь никуда не денешься. А если приближаться к эстетике западной музыки и западного саунда — тогда необходим английский язык. Но мы нашли выход из этой ситуации. Хотя Горшок продолжает утверждать, что для него критерием является английский. Даже несмотря на то, что для него песни на мои стихи — находка всей жизни .

Панки проявили свой пофигизм даже в определении года основания группы. Во всех источниках официально значится 1988 год. Но Князев, сбивая карты, утверждает, что Горшок, придумавший группу в школьные годы, позиционирует ее только с того момента, как встретился с ним. То есть с 1989 года. Но, чтобы все было по-честному, отметим, что группа сформировалась в 1988 году, а обрела свое истинное лицо лишь в 1989-м.

Прежде тексты в «Конторе» пытались писать и Горшок, и Балу — но всё не то. У Горшка получались какие-то социальные тексты. А те, что без социальщины, — те с суицидальностью. Поэтому на все стихи, что приносил ему Князев, стал писать музыку: «Покойник», «Старая церковь», «Пьянка» (спустя годы попавшая в альбом «Жаль, нет ружья»). Писали-писали, да напридумывали на целый альбом. А что делать с таким количеством песен? Конечно записывать. В акустике. У Горшка родители уехали на дачу. Поэтому на какое-то время вполне можно было переместиться к Горшку домой и, питаясь исключительно макаронами, записывать альбом. А по ночам играли в «Заколдованную страну» — страсть к мистике была уже тогда. Князеву вообще все это близко. Он тогда еще практически не видел фильмов ужасов. И думал, что страшные завораживающие истории могут пробудить в человеке какие-то особые качества. Что они настраивают людей на другую волну, в которой больше осознается ценность людей, с которыми общаешься. Впрочем, детско-юношеские стихи все же были не столько мистикосказочными, сколько про жизнь и любовь. А Горшок акцентировал свое внимание именно на мистической теме стихов Князя. Это была та часть, которую и Андрей больше всего любил. Как-то раз он написал песню про Иисуса Христа — и текст, и музыку, принес ее в группу, но ее не приняли. Потому что в ту пору музыкально доминировал Горшок. А за Князевым был приоритет в стихосложении.

КНЯЗЬ: Первой песней, которая мне тогда казалась, была песня про Голгофу. Был уверен, что всем понравится, поэтому обязательно должна увидеть свет. Я дате предлагал ее в «Контору», но почему-то никто особо на нее не повелся… Наверное, потому, что я тогда еще не воспринимался как композитор.

Еще бы — в музыкальном плане безусловным авторитетом был Горшок, и этот авторитет признавал и Князь.

В училище их ненавидели многие учителя. Да и как можно любить студентов, которые на уроках занимаются тем, что рисуют карикатуры и пишут пошлые стишки. Князева пытались пересадить на первую парту. Ничего не вышло. Он продолжал безумствовать, рисовать и писать. И учился всего по четыре недели в год, поскольку все то, что выходило за рамки «неделя до окончания четверти», его не интересовало. «На хрена мне география или история, если я художник», — думал Князев. И писал сочинения на тему «С какой стати я должен доверять вам свои мысли, о учитель». Горшок был более сговорчив. Считался с учителями. И учился хорошо.

ГОРШОК: Я офигел от того, что он делал на уроках. Сижу с ним, у меня разные тетрадки — а у него одна, по всем предметам. И он там ничего не пишет, а только рисует. Вижу — знакомые рожи. То друзей нарисует, то учителя, который трахает собаку. Об отметках его и говорить нечего. Он рисовал комиксы. Мне было очень весело сидеть с ним. Я так ржал! Он курил и пил в туалете спирт. А я курил, но занимался боксом.

Они работали вместе. Выгоняли отовсюду их тоже вместе. За то, что бездельничали. В действительности использовали любую возможность, чтобы поразмышлять о творческих делах. Как назло, объекты попадались скучные и неинтересные. Но как раз по разряду Горшка и Князя — шпаклевать потолки, белить и красить хотели все ответственные за разные городские здания. Свой след кисти Горшка и Князя оставили в женском туалете Инженерного замка и в музее Крупской. Правда, работа так и осталась невыполненной — из-за предпочтения музыки малярному искусству. Им не повезло и в Мусоргском училище: и не докрасили, и не нашли ни одного рок-музыканта — попадались одни ботаники.

А потом однокурсник Дима Рябченко по кличке Рябчик замолвил за Мишу и Андрея словечко в Эрмитаже. «Ребята ненапряжные, работают, не воруют». Сказано — сделано. И это было лучшее, что можно было придумать.

КНЯЗЬ: Мы были в подвалах Эрмитажа, в которые ни один турист не попадет. Они состоят из узких коридоров. Если бы на протяжении всей территории не было мастерских, было бы вполне реально заблудиться. Там мы играли в «Убийцу Мэйсона». Мы с Рябчиком были жертвами, а Горшок — убийцей Мэйсоном, Мы настолько въезжали в игру, что, когда Горшок появлялся из-за угла, действительно его панически боялись. А он тупо болтался по подвалу и пугал нас. В конце концов, когда мы решили преодолеть свой страх, «закололи» его деревянными палками.