Джордж Марек - Рихард Штраус. Последний романтик

Через несколько дней (16 августа 1944 года) состоялась генеральная репетиция. В аудитории были только приглашенные гости. По требованию публики Штраус несколько раз вышел на сцену. Позднее его нашли в одной из уборных с партитурой «Данаи» в руках. Он поднял глаза к небу и прошептал: «Мои дни сочтены. И я надеюсь, Бог простит меня, если я захвачу это с собой». Зная, что Штраус не был религиозен, начинаешь думать, что автор «Тиля Уленшпигеля», возможно, сказал это с иронией. [305] Эту историю я привожу по книге Франца Треннера «Рихард Штраус. Документы, относящиеся к его жизни и творчеству».

Примерно через месяц после генеральной репетиции Штраус написал пространное письмо Вилли Шуху, в котором попытался непредвзято разобраться в достоинствах и недостатках своей оперы. Но это у него не получилось, хотя письмо интересно уже тем, что демонстрирует неспособность автора критически отнестись к своему произведению. Штраус признает, что в опере есть несколько слабых мест, приписывая их «сухому тексту» и признаваясь, что у него всегда вызывали отклик «удачные слова». И все же он считал, что третий акт «принадлежит к моим лучшим сочинениям» и что один из оркестровых пассажей заслуживает того, чтобы «его воздвигли на почетный пьедестал в музыкальной истории». [306] Письмо от 25 сентября 1944 года.

В заключение могу сообщить, что «Даная» в конце концов была поставлена в Зальцбурге в 1952 году. Дирижировал ею Клеменс Краусс. Спектакль транслировали по радио. У меня есть его запись. Из нее становится ясно, что ни блестящий дирижер, ни великолепная игра Венского филармонического оркестра, ни мастерское исполнение партии Данаи Аннелией Куппер и партии Юпитера Паулем Шёффером не смогли вдохнуть жизнь в эту оперу. На премьере присутствовал Томас Манн. Он написал Эмилю Преториусу, который создал костюмы: «Это не очень удачное произведение… Сомневаюсь, чтобы оно покорило мир. Стихи Грегора чрезвычайно слабы; слушая их, Гофмансталь не знал бы, куда девать глаза от стыда. В музыке, несомненно, — много очаровательных мест, но она страдает от засилья ударных инструментов, помпезности и пустоты…» [307] Манн Э. Письма Томаса Манна. 1948–1955.

Все три оперы на тексты Грегора, две из которых уносят нас в потусторонни мир, возможно, являются свидетельством подсознательного стремления Штрауса бежать в прошлое или в мир сказки. И в «Дафне», и в «Данае» герои ищут мистическую солнечную страну. Но гений Штрауса был уже не способен осуществить «трансформацию убогого либретто в нечто прекрасное и удивительное».

Запершись в Гармише, Штраус затыкал уши, чтобы не слышать все более угрожающий рев, доносившийся из тысяч репродукторов. Он пытался заглушить какофонию последних дней войны со свирепым сфорцандо в каждом такте. Возможно, что упадок, который наблюдается в его музыке военных лет, и тот факт, что он отвернулся от людей и характеров (ни одному из персонажей в трех операх не свойственны яркие человеческие черты), все это — результат возникшего контраста между тем, что рождалось в воображении композитора, и тем, что творилось вокруг. Когда он работал над «Днем мира», немецкие войска оккупировали Рейнскую область, а итальянцы грабили Эфиопию. Когда он работал над «Дафной», была создана «Ось Берлин — Рим». Когда он начал работу над «Данаей», был осуществлен захват Австрии. Он продолжал сочинять музыку и тогда, когда Германия вторглась в Чехословакию (15 марта 1939 года), и тогда, когда, не встретив сопротивления ни с чьей стороны, она через несколько месяцев Польшу (1 сентября 1939 года). За четыре дня до того, как Франция и Англия объявили войну Германии, Штраус закончил первый акт «Данаи». За две недели до конца его работы над «Данаей» немцы захватили Париж и покорили Францию (15 июня 1940 года). Пока происходили все эти события, Штраус спокойно сочинял музыку, которой, положа руку на сердце, устыдился бы создатель «Ариадны» и «Саломеи». [308] Перед самым началом Второй мировой войны в Париже состоялся сотый спектакль «Саломеи». «Вчеpa закончил «Данаю», — написал он Крауссу 29 июня 1940 года, — и теперь страдаю, взирая на пустой письменный стол. (Может, это — признак надвигающегося старческого слабоумия?)» Это был все тот же Штраус, но совсем не тот талант.

Справедливости ради, я должен еще раз отметить, что со мной согласны не все. Некоторые музыкальные критики считают, что эти три оперы — образец изысканного стиля, который Штраус выработал в старости, что публика не права, отвергая их, и что наступит день, когда их оценят по достоинству. Некоторые из критиков-«авангардистов» — по крайней мере, те, которые не отвергают Штрауса — склонны представлять поздние оперы Штрауса как квинтэссенцию всего лучшего в этом композиторе, утверждая, что в них музыкальное мышление Штрауса освободилось от присущего его ранним работам налета вульгарности. Они заявляют, что «День мира» является «могучей диатрибой против милитаризма, может быть, — лучшей из его последних опер» и что «Любовь Данаи» проникнута жизнелюбием, теплом и необычайно лирична». Можно прочитать и об «искренней гуманности поздних опер Штрауса». (Это — мнение английских критиков.) Я даже читал поразительное заявление, что после 1910 года (то есть после «Кавалера роз») «Штраус наконец-то достиг той высоты композиторского таланта, которая только угадывалась в его ранних работах». (Мнение американцев.) «День мира» — опера с «огромным будущим», и настанет время, когда «Данаю» признают наиболее удачной изо всех опер Рихарда Штрауса». (Мнение немцев). Вилли Шух, влиятельный швейцарский критик, говорил об «утонченной ясности стиля «Дафны»… Реалистические детали словно бы тают в величественном потоке музыки, в которой пафос перемежается лирикой». [309] Из текста на конверте с долгоиграющей пластинкой «Даная», выпущенной фирмой ДГГ. Что ж, разве Томас Джефферсон не сказал: «Разве нам нужно единообразие мнений? Не больше, чем единообразие лиц и походок».

Когда Штраус закончил «Данаю», ему уже исполнилось семьдесят шесть лет. Он был стар. Вот как воспринимали его современники: «В моих воспоминаниях Штраус, гуляющий в рощах и по берегам маленьких озер, — старый, но еще очень высокий человек. Его легкое пальто свисает продольными складками, поскольку он засунул руки глубоко в карманы. Он сутулится и кажется страшно худым. Квадратная голова — массивная, как у мастифа, удивляет своей непропорциональностью по отношению к усохшему с годами телу. Одетый в черное, медленно бредущий между деревьев Штраус производит странное впечатление: словно огромный цветок на тонкой ножке сорвали и пустили по течению». [310] Смайзер В.Л. Новая книга о современных композиторах.