Виталий Дмитриевский - Шаляпин

Позже эмоциональный рассказ Шаляпина поразил Горького. В письме литератору В. А. Поссе (октябрь 1901 года) он писал о Шаляпине: «…чуть его души коснется искра идеи — он вспыхивает огнем желания расплатиться с теми, которые вышвыривали его из вагона среди пустыни…»

Вряд ли Шаляпин был столь одержим идеей возмездия, реванша, скорее сам Горький с его обостренным социальным темпераментом так остро воспринял рассказ певца. К тому же и Георгий Иосифович Любимов-Деркач (1846–1900), несмотря на его показную свирепость — а как еще можно сдерживать богемные страсти бродячей труппы? — знал толк в театре, умело вел антрепризу, ценил талантливых и преданных делу актеров. Газеты писали о прекрасном хоре малороссийской труппы, отлично сыгранном оркестре, сильных солистах.

В Самарканде фамилия Федора, правда с опечаткой, попадает на страницы газеты «Окраина»: «Молодой и хороший голос г-на Шеляпина заставил позабыть его не особенное уменье держаться на сцене».

Работа у Деркача — неплохая школа для начинающего певца, хотя назвать ее легкой нельзя: едва ли не каждый день новый спектакль, времени на репетиции почти не оставалось. Приходилось рассчитывать на собственную наблюдательность, интуицию, смекалку и находчивость. Этими качествами Федор, несомненно, овладевал. Деркач оценил его природную одаренность, стал поручать ему новые партии и даже увеличил жалованье до некогда обещанных 40 рублей. Певица О. В. Арди-Светлова впоследствии вспоминала: «Деркач прекрасно разбирался в своем деле и очень любил хорошие голоса в хоре… Голос Шаляпина резко выделялся своей красотой и мощью. Уже скоро он начал петь ответственные партии — Султана в „Запорожце за Дунаем“, Петра в „Наталке Полтавке“, а в дивертисменте — арию Сусанина „Чуют правду“. В то время он был простой, задушевный, и каждый помогал ему чем только мог».

Положение Федора в труппе укрепилось, Деркач «дал ему ход» и даже начал строить репертуар «на Шаляпина». Однако когда в Баку Федор встретил во французской оперетте Е. Лассаля старых друзей и Семенова-Самарского, то, поддавшись настроению, присоединился к ним. Деркач, разумеется, рассвирепел и, как часто поступали провинциальные антрепренеры, отказался вернуть Федору паспорт. Но и это обстоятельство не остановило импульсивного юношу. В самом деле, чем не поступишься ради славного дружества, доброй компании! Мягкий и приветливый Самарский был ему милее требовательного Деркача, начинающий певец нуждался в отеческом покровительстве и, размягченный радостной встречей, весело запел в хоре французской оперетки, где, по его признанию, французов было человека три-четыре, а остальные евреи и земляки.

«Французы» ставили не только оперетки, но и оперы. Федору тут же поручили партию Жермона в «Травиате», и, как вспоминал актер М. А. Завадский, его участие было столь успешным, что повлияло на сборы. Радость, однако, оказалась преждевременной. Оперетка тифлисской публике вдруг наскучила, труппа развалилась, актеры разбрелись кто куда. «Подарком судьбы» для Федора стало теплое пальто, приобретенное в магазине готового платья «по записке» управляющего труппой Л. Л. Пальмского. Жизнь без денег, да еще и без паспорта, стала совсем унылой. Федор пристроился на пристань крючником, иногда подрабатывал в церковном хоре. Наступали холода, а пальто уже продано… Но судьба снова улыбнулась певцу: он нашел на улице ситцевый платок, в котором узлом были завязаны четыре двугривенных. Федор бросился в татарскую лавку, досыта поел, а за оставшиеся деньги уговорил железнодорожного кондуктора довезти до Тифлиса…

Грузинская столица гостеприимно встретила Шаляпина. Федор разыскал Семенова-Самарского, тот свел его с антрепренером Р. Ключаревым, у которого Самарский сам подвизался артистом. Бывший офицер пробовал себя в театральном деле и собирал оперную труппу. Стоял Великий пост, петь по-русски запрещалось, но опера называлась итальянской, хотя итальянцев в труппе было лишь двое: оркестрант-флейтист и хорист Понтэ, добрый знакомый Федора еще по Баку.

Батум, Кутаис, Елисаветполь… Федор пел почти каждый вечер, иногда подменяя заболевшего Семенова-Самарского. Репертуар Шаляпина ширился: Валентин в «Фаусте», Феррандо в «Трубадуре», кардинал Броньи в «Жидовке», Жорж Жермон в «Травиате», Сват в «Русалке»… Вроде бы трудности миновали, жалованье платили вполне приличное: 75 рублей. Но неисповедимы актерские судьбы! Легкомысленная супруга антрепренера Ключарева сбежала с молодым артистом, оскорбленный офицер оказался сражен женским коварством, горестно запил — труппа распалась.

Снова голод, ночевки в заброшенных сараях, случайные выступления на садовых эстрадах, нищета, отчаяние, мысли о самоубийстве. Федора, стоявшего в печальном раздумье у витрины оружейного магазина, окликнул знакомый голос. Понтэ! Он накормил изголодавшегося приятеля, приютил у себя…

Именно Тифлис Шаляпин назовет потом городом «чудодейственным» и часто будет говорить: «Я родился дважды: для жизни в Казани, для сцены — в Тифлисе».

Как причудливо подчас сплетаются пути и судьбы человеческие! В Казани, по дороге в Панаевский сад, Федор забегал перекусить в булочную Деренкова. Здесь в ту пору служил Алексей Пешков, возможно, они и перебрасывались случайными фразами. Теперь же и молодой Шаляпин, и Горький в поисках пристанища бродят по улицам и переулкам Тифлиса. Их впечатления и жизненные увлечения похожи — обоих властно влечет театр. Горький читает рабочим железнодорожных мастерских трагедии Байрона и Шиллера, участвует в литературных вечерах в библиотеке В. Кайдаловой, хочет создать передвижную труппу, чтобы показывать спектакли в деревнях. Вероятно, Горький видел в Тифлисе «Разбойников» с участием известного актера В. С. Алекси-Месхишвили — он темпераментно играл Франца Моора.

12 сентября 1892 года в газете «Кавказ» опубликован рассказ Горького «Макар Чудра». «Я никогда не забываю, что именно в этом городе (Тифлисе. — В. Д. ) сделал свой первый неуверенный шаг по тому пути, которым я иду уже четыре десятка лет. Можно думать, что именно величественная природа страны и романтическая мягкость ее народа — именно эти две силы дали мне толчок, который сделал из бродяги литератора», — признавался Горький.

В Грузии сумели и оценить дебютные успехи двадцатилетнего конторского писца, и одобрить первые литературные шаги 24-летнего мастерового. Для обоих это была пора накопления незабываемых жизненных впечатлений, встреч с удивительными людьми, раздумий о времени и жизни, о призвании, о будущем.

…А в летнем театре Немецкого сада между тем выступали молодые актеры-любители, к ним и прибился Шаляпин. Они приняли живое участие в судьбе «бродячего комедианта», срочно устроили ему бенефис в «Наталке Полтавке». Среди любителей много служащих Закавказской железной дороги. Чтобы поддержать Федора, новые друзья нашли ему место конторщика в бухгалтерии — хороший почерк опять выручил Шаляпина в трудную минуту! Помощник начальника дороги П. В. Корш, любитель музыки, почетный старшина Тифлисского музыкального кружка, обратил внимание на одаренного молодого человека, посоветовал серьезно учиться пению.