Сильвия Симмонс - Даже для Зигги слишком дико

— Встретились мы с подругой и поехали пропустить по стаканчику. Одним стаканчиком дело не ограничилось. Просидели в заведении весь вечер и назюзюкались так, что не помню, как и вышли. Стоим на крыльце, шатаемся. А погодка выдалась жуткая — сорок лет такой не бывало. Снежище по пояс. Вижу, лежит на снегу старикан. Лежит на спине — мертвый или мертвецки пьяный. Замерзнет ведь к чертовой матери! «Надо проверить, что с этим типом», — говорю я подруге и вихляю в его сторону. «Мистер, вам помочь?» Слышу за спиной моя подруга хохочет. Чего смешного-то? И тут туман у меня перед глазами немного расходится, я вижу всё четче — и ойкаю на всю улицу. Старикан-то вывалил своё хозяйство — и дрочит с закрытыми глазами! А морозище — член должен мигом заледенеть и отломиться! «Давай, давай, — ржет подруга, — помоги бедняге кончить!» Тут и я схватилась за бока.

Дома я сразу же рухнула на кровать и вырубилась, но, как после всякой серьезной пьянки, проснулась ровно через три часа. По опыту знала — больше не засну. Двинула на кухню заварить кофе. Села с чашкой и задумалась. Вспомнился старикан на снегу. И как он простодушно спасается от жизненной безнадеги — лучше многих из нас! С той ночи я и пошла писать кантри-песни.

Ли-Энн — женщина красивая. Ей под пятьдесят, но выглядит она куда старше. В основном из-за манеры одеваться: всё такое пестрое и такое обтягивающее, сверху слишком вырезано, снизу слишком коротко. К тому же волосы начесаны по моде тридцатилетней давности, и с макияжем перебор — словом, вид отпетой мамочки-домохозяйки, которая вдруг решила стать сексуальной бомбой. Если б не ее густой американский акцент, запросто представишь ее за стойкой паршивенького лондонского паба, который мы выбрали для встречи лишь потому, что он в двух шагах от спортивной арены, где Ли-Энн сегодня вечером выступает. По странной игре случая, четыре дня назад в другом лондонском пабе, но таком же убогом, я брала интервью у Уилли Вина, бывшего мужа Ли-Энн. Пятого по счету, если мне не изменяет память. В предыдущую субботу Уилли Вин — Большой Уилли — отличился выходкой на концерте Ли-Энн в Королевском фестивальном зале. Когда она открыла шоу любимой песней королевы-матери «Будь верна своему мужу», он вскочил и выкрикнул: «Которому из них, шалава бесстыжая?» Охранники решительно вывели его прочь. В разговоре со мной он ядовито ввернул: «Моя бывшая превратила кантри в бордель!»

Ли-Энн была старшей из семи сестер. Судя по фотографиям, все девочки были похожи на мать, которая смахивала на телепроповедников — тщательно зализанные волосы и безбожно подведенные глаза, исполненные самого лютого благочестия. Правда, у Ли-Энн с Богом не задалось: мать истово любила Господа, Ли-Энн истово ненавидела мать… а друзья наших врагов — наши враги. При первой же возможности, в шестнадцать лет, она выскочила замуж — только бы удрать от материнской тирании.

— Томми Мурхед был пройдошливый и смазливый малый. Впервые я с ним согрешила, когда мне было только четырнадцать. Узнай мать — забила бы меня до смерти. Минус секса в таком раннем возрасте — больше не о чем тайком мечтать. Плюс — это такой упоительный богопротивный разврат! — Ли-Энн хохочет. — Короче, было мне четырнадцать, а Томми Мурхеду восемнадцать — и «я тебя люблю» он ухитрялся повторять даже с большим числом оттенков, чем Бэрри Уайт в своих лучших альбомах. Однажды во время прогулки в лесу он остановился и расстегнул ширинку. Вынул своего и говорит: «Ну-ка потрогай!» Я ни в какую. Он упрашивать. И бух на колени — в грязь и прелые листья. Вижу, в глазах настоящие слезы. И молит так жалостно… — Тут я внезапно замечаю, что она уже давно, не отдавая себе в том отчета, гоняет тугую трубку журнала между сведенными в кольцо пальцами. Проследив за моим взглядом, Ли-Энн понимает меня ложно и смеется: — О нет, в то время у меня не было роскошных длинных ногтей. Мне это было строжайше запрещено!.. Словом, стоит парень на коленях и мало-мало не рыдает, а я на мужские слезы податливая… Это, разумеется, не для печати — договорились?.. Мой крест с детства — извращенное обоняние: тащусь от всяких разных вонючестей. А член Томми пах теплым и влажным, чем-то аммиачным… как старая тряпка для мытья посуды. Ну а когда он резинку натянул, потянуло кухонными перчатками. Он источал такой однозначно домашний уютный аромат, что мне подумалось: за такой набор запахов можно и замуж! И за этим Томми Мурхедом я оттрубила, дай Бог памяти, добрых пять лет.

По словам Ли-Энн, работал Томми Мурхед путевым обходчиком. Регулярно надирался и колотил ее. Погуливал на стороне. Кроме собаки, ей было некому изливать наболевшее на душе. Но когда и собака сдохла, терпению Ли-Энн пришел конец. Как видите, первоклассный материал для минимум одного хита в стиле кантри!.. Ли-Энн упаковала свои манатки и вернулась к ненавистной матери. Мать возопила к Господу и, благословив грешную дочку парой зуботычин, отослала обратно, ибо сказано: «Пока смерть не разлучит нас».

— Вот тогда-то я и повадилась писать песни. Ночами, когда мой чертов спутник жизни то ли дежурил, то ли по бабам шлялся. Днем я вкалывала официанткой в столовой. Однажды кто-то оставил на столе журнал, в котором я прочитала статью про жаркую беспечную Калифорнию. И вдруг меня осенило: а на фига я тут мерзну как дура? Айда к морю и солнцу!.. Бросила я свой саксофон в чемоданчик — и смазала пятки. Разумеется, первое время в Калифорнии было не сахар. Лос-Анджелес — город жестокий. Это он с виду такой благостный, а нутро у него железное. Попалось в глаза объявление в газете: «Ищем необычных людей для киномассовок». В Лос-Анджелесе я была однозначно белой вороной — ни на кого из местных не похожа. Поэтому я решила: ну-ка попробую! Может, это мой великий шанс. Оказалось, они искали горбунов, сиамских близнецов и прочих экзотов.

Но офис фирмы находился как раз напротив большого бара в Энчино. Может, слышала, называется «Джо-Кактус»? Теперь знаменитое место. Все первые величины кантри там уже отметились с концертами. Именно в «Джо-Кактусе» первыми в Калифорнии установили механического быка — задолго до того, как пошла мода на всё ковбойское, и городских субтильных интеллигентов потянуло на приключения в седле. Ты, милочка, не слышала про механических быков? Э-э… да ты, считай, и не жила, если таких вещей не знаешь!

Ли-Энн принимается объяснять. По ее словам, механический бык — это что-то вроде манекена, как если бы какой-нибудь шальной портной собирался на быка костюмчик шить. И этот манекен насажен на поршни, которые мотают его в разные стороны со зверской силой. Садишься и стараешься как можно дольше не слететь с механической спины. Если ты мужчина и яйца у тебя еще целы, лучше досчитать до десяти и самому спрыгнуть — после одиннадцати о потомстве уже и не мечтай!