Максим Кравчинский - История русского шансона

Внезапно обрушившийся на нас капитализм диктовал свои законы, которые отныне диктовались не идеологическими требованиями, а конъюнктурой рынка.

В начале 90-х безымянные ларьки моментально превратились в рекорд-компании.

Помню, как в 1991 году, на фестивале «Гоп-стоп шоу» в фойе Театра эстрады покупал у не по-шансонному длинноволосого продавца кассеты с самопальными вкладками-обложками: «Студия „СОЮЗ“ представляет сборник „Москва Златоглавая“ № 1».

Впоследствии понял, что приобрел раритетную нынче пленку из рук самого Юрия Севостьянова, будущего основателя лейбла «Мастер-саунд», впоследствии ставшего «Русским шансоном».

В начале XXI века в интервью интернет-газете «Правда» Юрий Николаевич Севостьянов(1961–2006) признавался:

Я являюсь родоначальником самого слова «русский шансон». Направление существовало и до меня, но именовалось «блатняком» и «городским романсом». В конце 1993 года, когда я еще работал на студии «Союз», происходило становление шоу-бизнеса и появление легальных звукозаписывающих компаний. Вот тогда я вместе с коллегами понял, что продавать и представлять блатные песни невозможно. Стали думать, как это можно сделать. По аналогии с французскими изданиями Владимира Высоцкого мы решили назвать это направление «русским шансоном». Именно передо мной стояла задача объяснить публике, что это такое и обеспечить продажи. В 1994 году мы выпустили более пяти миллионов носителей под маркой шансон. Самое главное — тогда же на канале М-1 появилась телепередача «Русский шансон», которая продержалась в эфире два года. Так мы и внедрили шансон на рынок. Сейчас он воспринимается как что-то вполне обычное, но тогда протолкнуть такой жанр было сложной задачей. В Санкт-Петербурге мы открыли радиостанцию, и в 1997 году я запатентовал название «Русский шансон» по всем классам использования. Так что этот товарный знак принадлежит мне. Артисты называют меня «отцом русского шансона». Можно относиться к этому как угодно, но, когда я брался за эту, как ее называли, «грязную музыку», ей действительно никто заниматься не хотел…

Конечно, почин Севостьянова был сразу подхвачен. Перспективность ниши поняли конкуренты — создатели компаний «ZеКо», «Элодея», «Русское снабжение» и др. На первых порах все они занимались не столько продвижением артистов, сколько коммерцией. Не избалованные вниманием СМИ, не знающие законов бизнеса, новоявленные шансонье были рады любому вниманию и часто за бесценок отдавали владельцам студий права на тиражирование альбомов, которые приносили купцам бешеные прибыли.

Интересно, что вплоть до 1995 года многие исполнители издавали свои альбомы на умирающем во всем мире виниле. Александр Новиков и Анатолий Днепров, Михаил Звездинский и Анатолий Полотно, Константин Ундров и Валерий Волненко, Андрей Никольский и Виктор Королев выпускали виниловые диски. Благо проблем с изданием не возникало: худсоветы остались в прошлом, а у былого монополиста — фирмы «Мелодия» — появились конкуренты. Выпуск «диска-гиганта» был отголоском советской эпохи, когда такой чести (записи сольной пластинки) мог удостоиться только официально признанный популярный артист.

Постепенно громоздкие конверты и самодельные обложки кассет сменились произведенными в промышленных условиях компакт-дисками с красочной полиграфией.

Своих заводов для производства CD в России еще не существовало, тиражи заказывали в Швеции. Сегодня первые релизы «Мастер Саунд» или «Русского снабжения» являются настоящими раритетами. От современных компактов они отличаются даже на ощупь: толстые, в тяжелых коробках, с лаковыми буклетами — эти диски производят солидное впечатление, не чета большинству нынешних штамповок.

Чьи же фамилии можно было прочитать на упаковках музыкальных новинок девяностых?

Во-первых, переиздаются старые и записываются новые концерты классиков жанра: Розенбаума, Новикова, Токарева, Шуфутинского, Гулько. А, во-вторых, по мере становления индустрии шоу-бизнеса открываются неизвестные ранее звезды. Смутное время стало, как ни странно, эпохой рождения целой галактики под названием «Русский шансон».

«Планеты» Сергея Трофимова (Трофима), Михаила Круга, Сергея Наговицына, Ивана Кучина, Гарика Кричевского, Кати Огонек, Александра Дюмина, Евгения Кемеровского, Петлюры и многих-многих других были открыты именно в «лихие девяностые». Поговорим о них.

Сегодня знакомый тембр Сергея Трофимовазвучит на всех радиоволнах. Ему подпевают таксисты, милиционеры и академики, которым вторят дети, студенты и домохозяйки… Его мелодии и стихи узнаваемы моментально, и дело тут не в каком-то суперзвуке или неземном вокале. Все проще и сложнее одновременно — в его песнях слышен голос времени.

«Мои герои — это те, кому я пытаюсь сострадать. Но главный герой — это русский простой мужик, с хитрецой, такой витиеватый весь из себя. Всего в нем поровну — и подлости, и святости… Современник. И от его имени я пою. Иногда — правда, редко — он поет от моего имени… А вообще интереснее брать типаж и от его лица писать, — рассуждает сам Сергей Трофимов о природе своей популярности. — Люди, когда слушают песни, они себя узнают в первую очередь по речи. Язык, на котором разговаривает народ, — это его душа, это его представление об окружающем мире, о той реальности, в которой он находится. Люди соскучились по живому слову. Здесь можно сокрушаться, но язык народа, которым он разговаривает в эти дни, в эту данную минуту, — это и есть его менталитет» [70].

В глубинах Всемирной сети попалась на глаза цитата неизвестного поклонника, увековеченная на музыкальном форуме: «Трофимов как будто бы читает душу народа, точно книгу…» С этими словами трудно спорить, произведения Сергея действительно созвучны современности. И это тот редкий случай, когда созвучие, а порой и злободневность, не означают ширпотреб и халтуру.

Заслуженный артист России Сергей Трофимов. Фото Е. Гиршева

Каждое творчество — зеркало, где возникает на миг или на век отражение, во-первых, окружающего мира, а во-вторых — внутреннего пространства самого автора. Очередность, впрочем, условна.

Сегодня уже можно говорить о том, что Сергею Трофимову удалось создать не одно отражение, но целую мозаику из песен-зеркал, где сострадает, веселится, гримасничает и хмельно грустит русская жизнь.

Еще в начале 2000-х годов известный музыкальный критик Вадим Глебович Гусев(1961–2010) заметил:

«В его песнях много боли, но вся она тщательно скрыта, иногда юмором, иногда просто хулиганством. Он поет почти всегда „от народа“, значительно реже — от себя. Но, в отличие от некоторых, он никогда себя не назначал „петь от лица народа“. Просто так получается. И народ его любит за это — наверное, чувствует, что „по правде“ его жалеет Трофим…»