Пит Бест - Джон Леннон, Битлз и... я

Кэти пришлось признаться, что наша свадьба для нее — тоже настоящий сюрприз.

Мы поженились в августе 1963 года, в то самое время, когда БИТЛЗ уже гремели по всей стране. «Please, Please Me», вышедший в январе, в одни месяц взобрался на первое место хит-парада. Это был их первый альбом. За ним последовала «From Me To You», появившаяся в апреле. Их первая долгоиграющая пластинка держалась в хит-параде альбомов шесть месяцев. В августе, в месяц моей свадьбы, появилась «She Loves You», и их «йе-йе-йе» раздавалось теперь по всему миру. Повсюду были БИТЛЗ.

Тогда же, после бесплодного года, проведенного с Ли Кэртисом и Джо Фланнери, я с ними порвал. Расставшись с «Олл-Старз», Ли подписал контракт на свою сольную запись, идя в кильватере БИТЛЗ и используя повальное увлечение всем происходящим из Ливерпуля.

Джо не пошевелил и пальцем, чтобы помочь моей карьере. Апогей наступил, когда Ли был приглашен на телепередачу с участием нескольких групп все из той же эпстайновской конюшни, старавшихся стать известными. И опять «Олл-Старз» оказались за бортом. Это породило чувство горечи. Путь к славе теперь был отрезан, а время — упущено. Парни пали духом, совсем расстроились. Они попросили меня заняться ими: так возникли «Пит Бест Олл Старз» («Все звезды Пита Беста»).

В группу входили: Тони Уэддингтон и Уэйн Бикертон, писавшие собственные песни; парень по имени Фрэнк Боуэн, не задержавшийся в группе надолго и замененный Томми МакГэрком; и наконец — я сам. Мы превратились сначала в «Пит Бест Фо» («Pete Best Four» — «Квартет Пита Беста»), а потом, после ухода Томми, — в «Пит Бест Комбо» («Pete Best Combo»).

Еще во времена «Пит Бест Олл-Старз» мы пригласили нового менеджера, очень близкого мне человека, а именно — мою мать. «Касба» закрылась в октябре 1963 года; с тех пор она не переставала работать для меня, но это оказалось очень тяжелым занятием. Мы могли догнать БИТЛЗ только если бы нам крупно повезло, и все же повторить их подвиг казалось почти невозможным.

Мо, женщина увлекающаяся и необыкновенно энергичная, отправилась с нашими записями в Лондон и нашла внимательных слушателей в «Декке» в лице Дика Роу и Майка Смита, которым мы не были совсем незнакомы. В июне 1964 года они выпустили нас под именем «Пит Бест Фо» на «сорокопятке», называвшейся «Я постучусь в твою дверь» («I'm Gonna Knock On Your Door»). А Мо продолжала ради нас стучаться во все двери подряд, бомбардировать прессу информацией и организовывать интервью с журналистами (в «Дейли Миррор» вышла колонка, озаглавленная: «Мама помогает экс-битлу снова попытать счастье»); машина, казалось, опять потихоньку заводится.

По иронии судьбы, выпуск нашей «сорокопятки» совпал с появлением в хит-параде другой песни, в которой я играл на ударных: «Ain't She Sweet», записанной Бертом Кемпфертом в Гамбурге, тремя годами раньше, в которой солировал Джон Леннон. К несчастью «I'm Gonna Knock On Your Door» не поднималась в списках популярности, и по истечении нескольких недель от моего первоначального энтузиазма не осталось почти ничего.

Нам пришлось теперь встретиться лицом к лицу с тем, что я назвал «невидимым щитом» — с чем-то вроде невидимой силы, которая, казалось, говорила: «Границу переходить воспрещается!». Это значило, что БИТЛЗ соткали паутину, которая преградила мне путь к «большой жизни». Этот барьер ощущался очень сильно. Он был неосязаем, но все же давал о себе знать. Он начинался приблизительно в 60 км от Ливерпуля — дистанция, которой ограничивались контракты, заключавшиеся с нами промоутерами. Пытаться пробиться в Лондон было все равно что доставать луну с небес. Затем даже Ливерпуль начал мало-помалу закрываться для нас, потому что «невидимый щит» придвигался все ближе.

Пока я был с БИТЛЗ, я был окружен дружбой и обожанием фанов. Я был «стариной Питом», но чары постепенно рассеялись после моего исключения. Когда же БИТЛЗ добились славы, проявлявшийся к моей персоне интерес и совсем пошел на убыль. Процесс этот был почти не заметен, словно работа воды, точащей камень.

Устроители концертов вычеркивали наши имена из списков исполнителей. И даже «Декка» незадолго до провала нашей «сорокопятки» убрала подальше все, что мы с ней записывали, — пылиться на полках архивов.

БИТЛЗ и не подумали протянуть нам руку помощи, ограничившись всякими вредоносными сплетнями, которые пресса с превеликим удовольствием печатала, вроде того, что я «…никогда не был одним из БИТЛЗ», «…никогда не улыбался», «…не был общителен, даже выглядел замкнутым». Никто из них не сказал ни единого доброго слова. Журналы в Великобритании и даже за океаном тиражировали безумные истории, в которых я покидал группу по причине болезни, а Ринго был призван исключительно потому, что я был слишком болен, чтобы играть на барабанах.

В 1965 году все эти россказни достигли предела злопамятности. Даже Боб Вулер, на которого когда-то такое впечатление произвел мой «хмурый, суровый, но великолепный» вид, больше не интересовался мной.

Пока БИТЛЗ с налета покоряли мир, взобравшись на вершину всех хит-парадов, моя группа переживала ужасно тяжелый период. Моих доходов едва-едва хватало, чтобы расплатиться с долгами, я урезал до минимума свои карманные деньги и едва наскребал мелочи на пачку сигарет. Мне стало невыносимо принимать факты такими, какими они были, и делать вид, что мне безразлично то, в чем я должен был бы участвовать: успех БИТЛЗ, часть которого, по моему мнению, по праву принадлежала и мне. В момент глубокой депрессии я решил покончить с собой, — секрет, который я никому не раскрывал до сегодняшнего дня.

Мы с Кэти жили отдельной семьей в трех комнатах второго этажа моего дома на Хэйменс Грин, в своего рода квартире, имевшей собственный вход и охранявшей нашу частную жизнь. В тот роковой вечер, когда весь мир, казалось, отвернулся от меня, Кэти отправилась в гости к своей матери.

Я методично подготовил свой уход: запер дверь нашей спальни на ключ и отрезал любой доступ воздуха, засунув под дверь полотенце, затем закрыл окно и положил подушку перед старым газовым радиатором, открыл газ и вытянулся в ожидании конца.

Я был уже почти в коме, когда различил какой-то шум за дверью, но дремота не дала мне понять, что происходит. Полотенца оказалось недостаточно, чтобы заглушить запах газа, просачивавшийся из комнаты, и мой брат Рори почувствовал его на лестнице. Он дернул за ручку двери, но когда до него вполне дошло, что запах идет изнутри, он вышиб дверь ударами ноги, и, схватившись за горло от газовой вони, выволок меня наружу и распахнул все окна.

Он позвал Мо, и вдвоем они старались вернуть меня к жизни в течение нескольких часов. Они без конца делали мне искусственное дыхание, останавливаясь только затем, чтобы влить мне в рот чашку крепкого кофе, и непрерывно шептали мне на ухо слова ободрения до тех пор, пока я наконец не пришел в сознание.