Максим Кравчинский - Музыкальные диверсанты

Всеволод Александрович Блюменталь-Тамарин (1881–1945). Дореволюционная открытка, 1910

На сотрудничество с нацистами артист пошел по доброй воле. По отцу он был немцем и был уверен, что репрессии ему не грозят. Оккупанты приняли его с распростертыми объятьями и дали пост художественного руководителя Киевского театра русской драмы.

По неподтвержденным данным (в архивах не удалось найти анонс этой постановки), Блюменталь-Тамарин поставил спектакль «Так они воюют…» по пьесе Корнейчука «Фронт» и сыграл в ней главную Роль. Серьезное произведение было трансформировано в грязный антисоветский памфлет.

Были и другие театральные Работы, а также выступления в печати. Много шуму наделала его исповедь «25 лет советской каторги», где он утверждал, что коммунисты ни ему, ни его матери (также прославленной театральной актрисе) не давали житья.

…Отель…На полу несколько чемоданов, старинный саквояж, валенки, через стул переброшены шубы. На столе ворох газет и журналов. И среди этой дорожной обстановки — «заслуженный артист республики» В. А. Блюменталь-Тамарин, его жена артистка Лащилина и их приемная дочь Тамара, тоже посвятившая себя сцене. Знакомимся. Впрочем, знакомиться и не надо, мы уже знакомы. Я много слышал и читал о всей артистической семье Блюменталь-Тамариных и об одном из основателей русской оперетты Александре Эдуардовиче: и его жене, большой драматической актрисе Марии Михайловне, и об их сыне, премьере Малого театра Всеволоде Александровиче, который мне сейчас крепко пожимает руку.

— Мне еще не верится, что я в Берлине! — с темпераментом старого актера начинает В. А. — Вы себе представить не можете, что нам пришлось пережить, прежде чем удалось сбежать от уже окончательно обезумевших большевиков, — живо и занимательно рассказывает В. А. о своем действительно фантастическом бегстве из красного ада.

День объявления войны застал беглецов в Черновцах на гастрольной поездке в связи с лермонтовскими торжествами.

— Уже тогда, — говорит В. А., - у нас была мысль остаться и перейти к немцам. Но, увы, все необходимые бумаги, кое-какие ценности, а главное, часть семьи оставалась в Москве.

Предчувствуя, что германские войска скоро подойдут к Москве, В. А. поспешил туда. План бегства созрел уже тогда. Постепенно вся семья, все ценные бумаги, ценности были переведены на дачу в 60 километрах к востоку от Москвы, у Волоколамского шоссе близ городка Истра. Там ждали прихода немцев. Часто приходилось ездить в Москву за продуктами. В сентябре началась эвакуация Москвы. В первую очередь выселяли представителей интеллигентных профессий. В начале октября и В. А. получил командировочную бумагу для отъезда в Сибирь и Среднюю Азию.

Фрагмент статьи о В. А. Блюменталь-Тамарине из немецкой газеты «Новое слово». 1942

— Надо было выезжать. Но вслед за ней пришла телеграмма, что все продукты до табака и вина включительно надо везти с собой. Это позволило еще оттянуть отъезд, так как в Москве уже трудно было достать необходимое. Комиссар соседнего с дачей города — еврей Еврух — все время торопил с отъездом. Тут, к счастью (как это ни странно звучит), заболела моя жена. Пришлось оперировать руку. Тут уж и Еврух не мог придраться. По всем признакам, германская армия была совсем близко. Комиссар уже готовился бежать. Торопил и нас. Мы же в это время были заняты другим. Днем паковали вещи, а ночью рыли убежище в глубоком овраге в трехстах метрах от дачи. Наконец, наступил день, когда уже начала доноситься канонада. Комиссар в автомобиле заехал к нам, сказал, что надо срочно выезжать… Мы сказали, что едем вслед за ним. Когда он отъехал, мы перебрались в наше убежище. Там мы просидели двенадцать дней. Это были самые жуткие «дни нашей жизни», — улыбается В. А., - только иногда ночью кто-нибудь пробирался из нас на дачу, чтобы взять что-либо необходимое. Нас было пять человек. Осталось трое. Во время одной из вылазок погибли бабушка жены и прислуга, прожившая с нами всю жизнь. Профессор Мартынов, прятавшийся поблизости, был ранен разрывом гранаты и приполз к нам. Мы втянули его в яму, и он умер почти сразу же на наших руках. Это были самые страшные дни. Около нас орудовали истребительные отряды, сжигая все, что можно. Выйти было невозможно. Труп проф. Мартынова трое суток пролежал у нас в яме вместе с нами, с живыми, или, вернее, полуживыми.

И, наконец, наступил долгожданный день! В одну из вылазок мы увидели немецкого солдата. Слава богу! Мы спасены!

Много, много может рассказать В. А., и он все расскажет читателям «Нового слова». Он раскрывает объемистый дневник и читает несколько страниц. По ним уже можно судить, что кроме блестящего артистического дара судьба не обделила его и даром литературным [28] . Но это не только литература. Тут и жизнь. Двадцать четыре года жизни в советском аде, из которого даже «заслуженный артист республики» мечтал бежать и сбежал. Тут масса встреч с людьми, чьи имена всем нам хорошо известны. Этот толстый дневник В. А. вручает мне и говорит:

— У меня длинный счет к советским самодержцам. Может быть, и отпечатанием этих страниц я смогу списать тут один нолик с этого счета…

Действительности изложенное в статье, мягко говоря, не соответствовало. Напротив, власти были удивительно лояльны к строптивому и экзальтированному служителю Мельпомены.

Во время Гражданской войны, летом 1919 года, когда Харьков заняли части Добровольческой армии, Блюменталь-Тамарин вместе с другими актерами решили устроить в честь этого события большой праздник в местном цирке.

По воспоминаниям современников, Всеволод Александрович верхом на белом коне, держа в руке пику с огромным трехцветным флагом, с притороченной к седлу большой церковной кружкой, разъезжал по городу, собирая пожертвования на подарки «освободителям родины».

Порыв оценили. «Знаменосец» возглавил агитационно-театральный отдел при Харьковском отделении пропаганды армии Деникина. Главной задачей подразделения определялась «пропаганда идей Добровольческой армии путем лекций, концертов, спектаклей и т. д.».

С работой он справлялся на отлично. В начале июля газеты заполонила реклама гастролей А. Н. Вертинского.

Тем временем советские информагентства распространяли заявление «убежавшего от красных» железнодорожника: