Максим Кравчинский - Музыкальные диверсанты

В ту поездку он, убедившись, что от слежки удалось оторваться, навестил Владимира Слепака второй раз. После традиционного чая и обсуждения «хроники текущих событий» Бикель снял со стены гитару и два часа услаждал слух хозяина квартиры песнями с его любимого альбома «Не могу больше молчать».

Пластинка оказалась во всех смыслах долгоиграющей: до середины восьмидесятых Бикель множество раз принимал участие в демонстрациях у советского посольства в Нью-Йорке, всякий раз распевая «Отпусти мой народ, фараон» и издавая другие «ноты» протеста.

Музыкальный манифест Теодора Бикеля вызвала большой резонанс и несколько раз переиздавался. По воспоминаниям артиста, все средства от реализации диска он направил на учреждение специальной стипендии в Еврейском университете Иерусалима для эмигрантов из СССР. Этот фонд существует и сегодня.

Что ж, дело получилось благое. Но недаром евреи считаются людьми предприимчивыми, и многие из них способны делать деньги на всем.

Коллега и соплеменник Бикеля, израильский певец Давид Эшет, привлеченный шумным успехом альбома No more silence, решается продать публике тот же товар, но в другой упаковке. Год спустя, осенью 1972 года, в Тель-Авиве широко анонсируется релиз его диска Forbidden songs («Запрещенные песни»). Чтобы ни у кого не возникало сомнений, где эти самые песни «форбидден», на обложку поместили большую цветную фотографию Красной площади.

Израильский певец Давид Эшет (р. 1933) записал в 1972 году пластинку «Запрещенные песни»

Но если кто-то из покупателей новинки готовился бросаться навзничь и закрыть уши. чтобы не попасть под осколки этой музыкальной «гранаты», то его ожидал лишь жалкий пшик, правда, с примесью веселящего газа.

Давид Эшет включил в издание дюжину вещей (причем в переводе на идиш!), среди которых оказались: «Чубчик», «Эх, Андрюша», «Две гитары», «Бубенцы», «Любимый город» и даже песенка Юрия Саульского и Михаила Танина

«Черный кот».

Интуиция подсказывает мне, что произошла «техническая ошибка» и «Черный кот» должен был быть другой «породы» — не Танина, а Окуджавы. Аллегорическая вещь Булата Шалвовича укладывается в концепцию альбома и хоть как-то созвучна тому контексту, в котором упоминается ниже в аннотации. Вот фрагмент текста Окуджавы:

Нашлось тут место и для баллады Галича «Старательский вальсок» («Промолчи — попадешь в палачи…» на пластинке — «Молчание — золото»), и песни Дулова на стихи Евтушенко «Бабий яр» («Простите меня»). Но это, пожалуй, единственные треки, которые можно причислить к разряду «запрещенных». Хотя на заднике конверта располагалась статья, которую предваряло объявление: «По очевидным причинам имена авторов не могут быть названы »!

И далее:

«Эта пластинка — собрание “Запрещенных песен”, созданных, записанных и спетых, но никогда не опубликованных в СССР. Тексты этих песен секретно переписываются и передаются из рук в руки. Их авторы скрывают свои имена из страха преследования и заключения в тюрьму. Такие песни, как “Без вины виноватые”, “Молчание — золото”, “Простите меня”, “Черный кот" и другие, не поются жизнерадостной молодежью открыто. Они поются тайно, приглушенными, но четкими голосами.

Это слова печали и боли, протеста и тоски по свободе, слова простой любви, что жаждут их души. Это слова ненависти к партии и проклятия возрождающемуся сталинизму, которые они горько поют про себя в надежде, что придут лучшие времена. Как еще могут русские люди, зажатые в тисках власти и цензуры, выразить свои чувства и эмоции, если не в песне? Как еще оповестить других, что они не одиноки в своих страданиях, если не спеть под гитару, чтобы слова песни разнеслись из города в город, из села в село, из деревни в деревню, из дома в дом, из сердца в сердце. Только песня способна преодолеть все преграды, заборы и тюремные стены, чтобы наполнить души страждущих и угнетенных. Великая сила песни разобьет оковы рабства, как пали стены от звука иерихонских труб».

Концептуальная пластинка «Новое рабство» с записью канторов из советских синагог пользовалась большим успехом в Израиле

Текст, что и говорить, полон не только пафоса и драматизма, но и просто неправды. Как-то сплоховали продюсеры, если подкрепили его песенками про «черного кота», «Ой, рябина кудрява» [39] Эту известную песню написал в 1954 году композитор Евгении Родыгин (в феврале 2015 года он отметил 90-летие). Думаю, он был бы очень удивлен, узнав, что его песня оказалась в разряде «запрещенных" да еще на пластинке израильского певца. По иронии судьбы, в 1984 году именно Родыгин возглавил комиссию по «Экспертизе песен Александра Новикова». В автобиографическом романе «Записки уголовного барда» Новиков вспоминает, что суть «экспертизы» сводилась к следующему выводу; «Автор вышеупомянутых песен нуждается если не в психиатрической, то в тюремной изоляции наверняка». , «На тот большак» (которую отчего-то приписали Евтушенко), приперчив этот диетический набор единственным переводом Галича. Сразу видно, что работали второпях, спеша по-шустрому провернуть гешефт и срубить деньжат на горячей теме. Хотя в вокальном мастерстве Давиду Эшету не откажешь, исполнил все душевно. Как-никак наш парень, из Черновцов.

Перевод русских шлягеров на идиш стал впоследствии его коньком, и он записал чуть не сотню композиций, от «Песенки фронтового шофера» до «Миллиона алых роз». И, по слухам, продолжает эту культуртрегерскую деятельность до сих пор. Вот интересно, что сегодня он пишет на обложках своих дисков?

Но нам пора прощаться с Землей Обетованной. Перед посадкой на рейс Тель-Авив — Нью-Йорк, где нас с вами ждет следующий герой, скажу, что тема «задушенных в тисках цензуры советских людей» приобретала на музыкальном рынке Израиля самые причудливые очертания. Примерно в то же время на прилавках магазинов появилась пластинка с броским названием The New Slavery («Новое рабство»), где звучали голоса канторов и хазанов из советских синагог. В немалой степени из-за броского дизайна диск пользовался спросом.