Владимир Марочкин - Москва рок-н-ролльная. Через песни – об истории страны. Рок-музыка в столице: пароли, явки, традиции, мода

В сентябре 1987 года на фестивале в Подольске перед изумлённой публикой неожиданно предстала группа небывалой творческой мощи. Но удача улыбнулась «Калинову Мосту» после выступления на презентации фильма «Асса», когда Стас Намин предложил ребятам сотрудничество со своим музыкальным центром. Это предложение гарантировало возможность репетировать и записывать качественные студийные альбомы. Однако продолжение было как в той самой песне Майка: «В Сокольниках и в центре один крутой облом…» Переход к профессиональной жизни сопровождался психологическими потрясениями, потому что, несмотря на обещанную Стасом Наминым поддержку, музыкантам пришлось преодолевать многочисленные материальные и бытовые трудности. Не было ни работы, ни концертов, а значит – ни денег, ни уюта. Ночевали, теснясь у друзей и знакомых, то в маленькой квартирке Инны Желанной в Хамовниках, то в общагах у приятелей-новосибирцев.

Когда за окнами занимался рассвет и наступал новый день, Ревякин собирался и уходил куда глаза глядят. Целыми днями он бродил по улицам Москвы без цели и без расчёта, просто любовался чудесными переулками, о которых мечтал с детства. Кривые московские улочки поворачивались перед Ревякиным то одним боком, то другим, и каждый раз перед Димой будто кулиса раскрывалась, являя ему всё новые и новые сцены из другой, неизвестной ему дотоле жизни. И пока он так ходил, рождались песни, такие же медленные и неспешные, как дни, которые он проводил, слоняясь по Москве.

«Да, был стресс, – вспоминал позже Дима. – Но вообще в этот период, с конца 1990 года по июль 1991-го, меня просто пёрло, я очень много писал. Я писал каждый день: и песни, и стихи, мог сочинить по три стихотворения в день. Меня, что называется, прорвало. Видимо, те бытовые трудности, с которыми нам пришлось столкнуться здесь в Москве, в такой форме выплеснулись. Бывало, что ребята сидят и пьют чай, а я пишу стихи или песни. Я даже не замечал тех трудностей, что окружали нас, для меня они не существовали, а существовали только музыка, студия – если это запись, тетрадь и ручка – если это пауза в записи…»

Именно так родились пластинки «Выворотень», «Дарза» и «Узарень», которые покорили Москву, а за ней – и всю Россию.

Принято считать, что медленные, протяжные песни Ревякина навеяны меланхоличностью бескрайних российских степей. На самом деле это не так. Те, кто бывал в степи, знают, что, когда степной ветерок ерошит волосы, он напевает настоящую боевую песню, зовущую человека к каким-нибудь активным действиям, тут в пору вскочить на горячего коня и с диким гиканьем умчаться за горизонт. В степи нет места меланхолии. Поэтому лучшие ревякинские песни – это песни бесконечных московских маршрутов.

Борис Гребенщиководнажды рассказал о том, как он впервые ступил на московскую землю: «Первый раз я приехал в Москву в конце семидесятых, вышел из вокзала и был поражён не архитектурой города, а людьми. В метро с кем-то по телефону-автомату разговаривала девушка. И всё в её разговоре было настолько „наружу”, как в кино, и мне тогда показалось, что это какая-то другая жизнь…»

Кстати, ребята из Питера, будь то «Аквариум», «Авиа» или «Алиса», приезжая в 1980-х годах в Москву, на Ленинградский вокзал, первым делом выстраивались в очередь у киоска, в котором торговали фантой в разлив. Всё было у них в Питере – и рок-клуб, и рок-концерты, которые не «винтила» милиция, и рок-хиты, которые становились культовыми песнями по всей стране, а вот фанты не было!

«Я родился в Москве, на Нижней Масловке, – вспоминал Егор Никонов, гитарист золотого состава группы „Ва-Банкъ”, – но ещё до того, как я пошёл в школу, моего отца перевели на работу в Мурманск, и там я прожил до 10-го класса – мои родители считали, что ребёнок должен учиться в одной школе, хотя имели возможность уехать оттуда раньше. После окончания школы я прибыл в Москву поступать в МГУ. Больше всего меня поразили… листья на берёзах. За полярным кругом все берёзы карликовые. И высокий человек смотрит на деревья сверху вниз. А тут летом – все деревья большие и покрыты совершенно невероятной листвой!

В принципе мы каждый год ездили в Москву. Но когда ты едешь на автомобиле, то пейзаж меняется постепенно: Карелия, Питер и только потом – Москва. А тут деревья „выросли” неожиданно. Вот так за 10 лет возможно потерять всякое представление о норме. Мне стало казаться, что все деревья должны быть маленькими…»

Великий магистр Ордена куртуазных маньеристов Вадим Степанцовбывал во многих городах и странах, но каждый раз, возвращаясь из этих поездок в Москву, испытывал восторженное чувство полёта: «Когда отъезжаешь куда-то в провинцию, а потом возвращаешься в Москву, то чувствуешь, будто даже воздух тут другой, живой и бодрящий. Здесь и запах свой – типично московский. И своя энергетика. Вышел на перрон – сразу же возникает ощущение бодрости, прилив сил, и чувствуешь, что всё лучшее впереди, и всё, о чём мыслилось и мечталось, возможно!»

Перед разными людьми Москва раскрывается по-разному, но место встречи со столицей у всех всегда одно – вокзалы…

Раньше, приезжая в Москву, я стремился побыстрее войти в метро, чтобы сразу окунуться в море московских запахов и звуков. Нынче же, напротив, я пытаюсь прогуляться пешком до ближайшей остановки троллейбуса. Тем более, как рассказывал Александр Агеев, коллекционер, «подпольный писатель», концертный администратор Московской рок-лаборатории, рок-н-ролльный танец в столице начался именно с площади трёх вокзалов. Поэтому когда я иду от Казанского или Ленинградского вокзала вверх к Садовому кольцу, то всё время оглядываюсь по сторонам и прислушиваюсь, стараясь уловить ещё сохранившиеся признаки тех первых рок-н-ролльных времён.

Ага, вот и улица Маши Порываевой, где мой старинный приятель Саша Агеев провёл свои школьные годы. Впрочем, на заре рок-н-ролла эта улица носила другое название – Домниковка. Улицу переименовали только в 1965 году, когда страна готовилась праздновать 20-летие Победы и красные следопыты выяснили, что в угловом доме жила отважная партизанка Маша Порываева, погибшая в августе 1942 года. Местные жители тогда возмущались по поводу переименования, только никто, конечно, не стал их слушать, так как эпидемия «военных» переименований катилась по всей столице.

Саша жил в большой коммунальной квартире дома № 4, соседнего с домом, где до войны жила Маша. Но все его школьные тусовки проходили в просторном дворе дома № 8, где и собралась та небольшая компания, район деятельности которой распространялся от трёх вокзалов до Самотёки и в другую сторону – до Красных Ворот. В этом доме жил Сашин одноклассник Коля по прозвищу Индеец, и у него был магнитофон «Днiпро» – редкая в то время вещь. Лишь заканчивались уроки, приятели отправлялись к Коле домой слушать записи. По правде говоря, этот магнитофон принадлежал вовсе не Коле, а его старшему брату, который категорически запрещал Индейцу дотрагиваться до магнитофона и, уходя на работу, запирал свою «святыню» в шкаф. Но лишь за братом закрывалась дверь, Индеец ножом поддевал замок, открывал шкаф и доставал оттуда магнитофон и коробки с плёнками. Тогда ребята рассаживались кружком вокруг волшебной техники и слушали чудесные песенки в исполнении певиц Риты Павоне, Конни Фрэнсис и Бренды Ли.