Мин Ким - Девушка и скрипка. Жизнь на расстроенных струнах

Каково это – быть вундеркиндом? Поначалу тебе всегда неловко из-за собственных способностей. Для тебя они естественны, хотя ты и понимаешь, что на самом деле это не так. Это довольно странное чувство – ты кажешься себе вполне обычным, но в то же время понимаешь, насколько это далеко от истины. И этот разрыв нужно как-то преодолеть, хотя бы мысленно. Люди смотрят на тебя, но не видят в тебе обычного ребенка, они видят одаренность. И ты постепенно начинаешь это понимать. А потом ты разделяешься надвое. Со мной именно это и произошло. Нет, у меня не было раздвоения личности, скорее, я просто создала для себя некий отдельный сценический образ – образ вундеркинда. Обычного ребенка я приберегла для нормальной жизни. Моя семья не имела ничего общего с миром музыки. Между двумя моими мирами выросла стена. Можно было попытаться преодолеть ее, не выставляя напоказ свою одаренность. Но сразу же возникал вопрос: а кто я тогда, если не вундеркинд? В нашей школе создали специальные группы, где можно было говорить о своих чувствах и делать друг другу комплименты в духе: «Мне нравится в тебе это и это, потому что…» И каждую неделю, без исключений, кто-нибудь говорил:

– Ну, мне нравится Мин, потому что она классно играет на скрипке.

И я каждый раз думала – ну разве это показатель? Может, люди просто не могут меня как следует рассмотреть? Быть интровертом – значит обзавестись щитом, таким же, каким стал для меня инструмент, превративший меня в вундеркинда: моя скрипка.

Каково это – быть вундеркиндом? Да, у меня получалось делать то, чего не умели другие, – но вместе с этим чувством пришла ответственность. Чем лучше ты становишься – тем больше выставляешь напоказ свою необычность. Ответственность пускает корни, зацветает, и ты чувствуешь себя в ответе перед всеми – перед родителями, учителями, даже перед временем и деньгами, которые в тебя вкладывают. Это я не говорю о денежных перспективах в будущем. Большие надежды, вот уж точно. На твои плечи ложится бремя, и повинна в этом твоя скрипка. Но именно она помогает его вынести.

Когда я писала эти строки, я вспомнила об одном интервью, которое дала перед концертом в Испании. Статья сейчас передо мной. Журналист спрашивает: «Каково это – быть вундеркиндом?» И пишет затем: «Мин посмотрела на меня с недоумением, она явно не знала этого слова». Но я прекрасно помню, что подумала в тот момент: «Нет, нет, нет. Вы меня не поняли. Я посмотрела на вас с недоумением , потому что не представляю, как отвечать на такой вопрос» . Этот вопрос приводит в ужас, бездна мыслей и сомнений разверзается под ногами.

Именно поэтому я тогда ничего не ответила. А кто-то внезапно сказал:

– Самое удивительное в Мин – это то, какая она обыкновенная.

Разве я – обыкновенная?

Думаю, нет. Я никогда не была обыкновенной, но очень старалась. Я не хотела быть одаренным ребенком и носить на себе это клеймо. Я чувствовала себя так, словно прилетела с другой планеты. Даже глядя в зеркало, я казалась самой себе инопланетянкой – прибавьте к этому мои азиатские черты лица. Поэтому я изо всех сил старалась смешаться с толпой, слиться с миром и не высовываться. Быть Мин и в то же время не быть.

Просто быть вундеркиндом.

Жизнь стала сложнее. После того, как я сдала четвертую ступень, правила изменились. Экзамены остались в прошлом. Джин сказала, что хватит с меня этого и лучше сосредоточиться на игре. Практика стала – да и остается до сих пор – постоянной составляющей моей жизни, а вот в экзаменах надобность отпала.

В занятиях важно не столько время, которое ты им уделяешь, сколько концентрация, умение сосредоточиться. Великий скрипач Яша Хейфец сказал как-то, что если профессионалу нужно в день больше двух часов практики – тогда он не профессионал. Для меня это стало своего рода мантрой. Практика в основном помогает улучшить мышечную память. Пальцы и мышцы тоже должны стать своего рода инструментом по созданию музыки. После занятия музыка еще долго звучит эхом у тебя в голове. Ты осознаешь, как в мозгу образуются новые связи. Но главное, чему учит практика, – это не тратить время впустую. Оно быстро пролетает, когда занимаешься всякой ерундой. Это всем известно. Любой, кто хотя бы раз готовился к куче экзаменов, знает, как легко можно отвлечься от зубрежки и убить целый час, составляя расписание и рисуя разноцветные таблицы. Со скрипкой та же история. Пиликать без толку можно сколько угодно. Практика дисциплинирует, помогает сосредоточиться и заняться делом – сначала разогреться и разыграться, а потом погрузиться в себя и сконцентрироваться. Она также готовит тебя к тому, что ждет тебя впереди. В тот момент, когда ты выходишь на сцену и встречаешься взглядом со своими зрителями, именно способность концентрироваться помогает тебе поднять смычок и начать играть. Ведь в ближайший час и сорок пять минут именно это тебе и предстоит – концентрироваться и концентрироваться. Это очень выматывает, как физически, так и морально.

Стоит едва расслабиться, и ты тут же делаешь ошибку. Ты осознаешь, что отвлекся, тебя прошибает холодный пот, и ты судорожно пытаешься собраться. Так пропускают удары, так стреляют «в молоко». И ты думаешь, а кто же играл, пока мои мысли витали неизвестно где? И что он играл? Поэтому упорство – превыше всего. Я принимала целую кучу лекарств: гомеопатические капли, китайские травы, обычные таблетки – все, чтобы держать астму под контролем. Ничто не должно было встать на пути у меня, моей скрипки и той жизни, которая ждала нас впереди.

А потом я, наконец, получила свой первый полноценный инструмент – скрипку маленького размера работы Винченцо Панормо. На ней давали играть тем, кто подавал большие надежды. Панормо был итальянским скрипичным мастером. Он родился на Сицилии в тысяча семьсот тридцать четвертом году. Учился в Неаполе, затем переехал в Париж. Когда началась Французская революция, он перебрался в Дублин, а после – в Лондон, и работал там до самой смерти. Его считают одним из величайших мастеров, на творения которого повлияли работы таких мэтров, как Страдивари и Амати. Скрипка Панормо, доставшаяся мне, была очень редкой, очень известной. Юные музыканты (и я в том числе) рано или поздно вырастают из своих детских инструментов. Поэтому такие творцы, как Панормо, обычно стараются не вкладывать в них весь свой гений, и скрипок, подобных моей, он сделал всего полдюжины.

Эта скрипка стала для меня откровением, потому что, в отличие от записей Крейслера, не только показала мне, как должен звучать по-настоящему хороший инструмент, но и объяснила, чего я могу от нее добиться. Великая скрипка позволяет музыканту изучить ее, познать все тонкости ее строения. Любая скрипка повторяет форму человеческого тела, только в миниатюре. У нее есть голова – мы называем ее завитком. Есть шея и торс, грудь и спина. Даже позвоночник – как и человеческий, он передает сигналы. Его роль исполняет душка, соединяющая грудь и спину инструмента – верхнюю и нижнюю деки. Хорошие скрипки делают из нескольких пород дерева. Нижнюю деку – чаще всего из клена, но для верхней клен не подходит. Он недостаточно сильно резонирует. Поэтому чаще всего используют хвойные породы. Прямо над душкой крепится подставка. В ней прорезаны отверстия в форме сердца и почек. Верхнее и нижнее расположение «сердца» дают совершенно разный звук. Влияет на него и размер «почек». Когда ты проводишь смычком, струны прижимаются к подставке и через душку передают вибрации телу скрипки. И ты чувствуешь, как скрипка оживает. Это все равно что прижимать к себе мурлыкающую кошку. Звук пробегает волнами по всему ее тельцу, а затем она выдыхает его своими эфами – легкими. Да, именно так это и ощущается. Ты дышишь скрипкой, дышишь тактами. Говоришь ее голосом. Он плывет, парит, ныряет, взлетает стрелой, шепчет, умоляет, растекается во все стороны. В нем – голоса всех людей на Земле.