Хуан Мильян - Цианистый калий… с молоком или без?

Хустина. Дело в том…

Лаура. Об этом лучше не говорить.

Хустинаразошлась с ним.

Марта. Как так?

Адела. Несчастье, сеньорита. Страшное несчастье.

Лаура. Гильермо — так зовут этого несчастного — бесплоден. Не может иметь детей. И поэтому все зовут его Льермо-бесплодный.

Адела. Мы узнали об этом в день свадьбы… И с тех пор не позволяем ему видеться с девочкой. Он живет в нашем доме, но на чердаке.

Марта. Боже мой! А… откуда вы знаете, что он не может иметь детей? Заключение немножко поспешное, вам не кажется? В таких делах требуется время.

ЛаураЭто у него наследственное. В роду все бесплодны. А он — больше всех. А Хустияа — жалкая дурочка, какой муж станет любить такую? Не девчонка, а бич Божий.

Марта. Немножко запущенная, только и всего. Какие волосы… Завтра вы ее не узнаете. Я сделаю тебе парижскую прическу,

Xустина. Не стоит беспокоиться. Тетенька каждые три месяца стрижет меня под нуль.

Марта. Не может быть!

Лаура. Очень даже может. Не хотите же вы, чтобы она шаталась тут, вводила в соблазн и в грех. Как-никак, она замужняя женщина!

Энрике. А дедушка? Где этот греховодник?

Адела. Если помолчишь несколько секунд — услышишь, как он кончается.

Все замолкают, и действительно становятся слышны стоны.

Хустина (Марте). Садитесь сюда. Отсюда лучше всего слышно.

Марта. Спасибо, но…

Энрике. Что это? Он так плох?

Адела. Хуже не придумаешь.

Лаура. Может быть, завтра будем хоронить. Сеньорита, вы привезли с собой что-нибудь черное?

Марта. Только карандаш для бровей. В черном я кажусь слишком худой.

Адела. Хустина даст вам что-нибудь из своего. У нее, наоборот, все платья черные. Сами понимаете — против соблазна.

Лаура. А ты, Энрике, наденешь что-нибудь дедушкино.

Энрике. Ну зачем вы так… Ведь этого еще не произошло… Бедный дедушка!

Лаура. Ничего не поделаешь, закон жизни. Сегодня — дедушку, завтра — мама… В конце концов… Бедный дедушка.

Адела. Да, бедняжка… Как, наверное, страдает!

Хустина. Если вы так жалеете дедушку, зачем же собираетесь дать ему порошок для…

Лаура (влепляет ей пощечину). Не пойти ли тебе на кухню сварить кофе?

Хустина. Но я же не умею!

Лаура (дает ей бумажку с рецептом). Вот тут написано, как надо, безмозглая. Делай все в точности, ну, ступай… Ступай на кухню!

Хустина в слезах уходит.

Адела. Поймите… Она — умственно отсталая. Тело у нее — двадцатипятилетней женщины, а ум — пятилетнего ребенка.

Энрике. Ничего страшного. В Мадриде таких полно.

Марта. Конечно, но никто им не дает пощечин. Это раньше так делали.

Энрике. А теперь им снимают квартиры. (Смеется.)

Адела. Ты забыл, что находишься в доме родственников, и некоторые шуточки тут непозволительны. Лаура — незамужняя девица.

Энрике. Ладно. Не сердитесь. Я бы хотел повидать бедного дедушку. Не забывайте: я все-таки врач.

Марта. Ваш племянник — лучший травматолог в Мадриде.

Лаура. Да, нам известно, что ему вздумалось заняться костями, какая гадость.

Энрике. Ладно, ладно. С вашего позволения.

Входит в комнату дедушки. Наступает молчание. Обе женщины бесцеременно разглядывают Марту. Та чувствует себя неловко, не знает что сказать.

Марта. Итак, мы в Бадахосе!

Сверкает молния, гремит гром.

Энрике!

Лаура. Зачем вы его зовете? Боитесь грозы?

Марта. Нет… нет… Я не поэтому… Про сто… А впрочем, не важно.

Адела. Вам следовало позвонить, что едете. Мы бы приготовили что-нибудь перекусить. В такой поздний час…

Марта. Ради Бога, не беспокойтесь! Мы поужинали в дороге. Да и ехать надумали неожиданно… И потом — дождь, дорога сами знаете какая. Если бы не это, мы бы приехали в девять.

Лаура (не сводя с нее взгляда). Как у вас глаза… накрашены. Не стыдно?

Марта. Да… да… Вы правы. Но Энрике так нравится.

Лаура. Чистое лицо теперь редко встретишь. Небось и волосы крашеные, так ведь?

Марта. Видите ли…

Лаура. Не надо, не говорите. Предпочитаю этого не знать.

Марта. Как вам угодно. (Пауза.) Дождь все льет?

Лаура. Вы очень проницательны.

Марта. Ах! У вас такая замечательная семья. Энрике мне столько о вас рассказывал… Я в восторге от вашего дома! Какой мир, какой покой. Вас, Лаура, я представляла… Не знаю, но совсем другой: в очках, увядающей, и ростом пониже… И вдруг: молодая женщина, красивая, в соку, веселая, и не замужем оттого лишь, что верна семейным обязательствам. Я вами восхищаюсь! Думаю, мы будем подругами.

Лаура. Очень сомневаюсь. У меня никогда не было подруг.

Марта. А вы, донья Адела, — пример истинной матери, молчаливая, самоотверженная, образец героизма. Убеждена, когда-нибудь вам поставят памятник, не хуже чем какому-нибудь эстремадурскому конкистадору. И знаете: это кресло вам очень идет, необыкновенно. Оно вас молодит… оживляет. По правде говоря, четыре колеса обладают загадочной властью над людьми, и нам, женщинам, они всегда кстати.

Адела. Это кресло мне вместо тарантаса.

Марта. Я бы много отдала за то, чтобы вырасти в такой семье… Энрике завоевал мое сердце рассказами о вас. Так романтично!

Адела. Раньше было еще романтичнее. На балконе росла герань, но Лаура не поливала, и она засохла.

Марта. Я бы мечтала кончить свои дни в доме, как этот, в таком же кресле. Как я вам завидую, донья Адела!

Адела. Ладно, дитя мое, благодарствую. Будь у меня костыли под рукой, я бы вам показала — сгоняла бы по коридору до кухни, пол там ровный-ровный. Не поверите, иногда я развиваю скорость до четырех километров в час. Правда, дочка? Скорость — мое единственное порочное пристрастие.

Марта. Ничего странного. Лаура, будьте добры. Я бы хотела помыть руки.

Лаура. Вон в ту дверь.

Марта. Большое спасибо. Я сейчас вернусь. (Уходит в ванную комнату.)

И тотчас же обе женщины набрасываются на ее сумку. Лаура открывает сумку.

Адела. Скорее, детка. Могут войти.

Лаура (достает бумажник и паспорт, открывает паспорт, читает). Марта Гарсиа, по мужу — Молинос. Мама! Ты слышишь? По мужу — Молинос.

Адела. Я так и знала. Непорядочная женщина, сразу видно. Прячь скорее. Прячь!