Михаил Самарский - Фукусима, или История собачьей дружбы

– А вы уверены, что вы ее имеете? О какой чести вы говорите? – перебила женщина.

Владимир Петрович сразу догадался, что это мама Любы, и предложил ей пройти в гостиную. Следом за женщиной вошел мужчина, поздоровался, пожал руку хозяину, представился:

– Геннадий Витальевич.

– А как зовут вашу супругу? Я правильно понимаю, что это ваша жена? – спросил Владимир Петрович.

– Правильно-правильно, – язвительно ответила женщина и наконец-то назвала свое имя: – Екатерина Львовна я.

– Вы родители Любаши? – спокойно спросил Владимир Петрович.

– О-о-о-о! Тут у них уже маши-любаши полным ходом…

Геннадий Витальевич кашлянул в кулак и строго сказал:

– Катюша, пожалуйста, веди себя повежливее, мы все-таки не у себя дома…

– А ты мне рот не затыкай, и не надо меня тут воспитывать…

– Катя! – прикрикнул мужчина, пытаясь урезонить жену.

– Что Катя? Что Катя? – Чувствовалось, женщина сейчас расплачется, однако каким-то невероятным усилием ей удалось подавить в себе этот позыв, и она продолжила: – Как же вы, Владимир Петрович, решились на такое дело? Совесть не мучает? Хотя понимаю, вопрос риторический. Решили служанку себе пожизненную завести?

Я наблюдал за подопечным. Со стороны могло показаться, что он спокоен, но меня-то не обманешь. Я видел, вернее, чуял, как все внутри Владимира Петровича напряглось и закипело. Какую же нужно иметь силу воли, чтобы в такие минуты, в собственной квартире, вот так не встать и не закричать: «Во-о-о-н! Пошли вон отсюда!» Но…

– С чего вы взяли, что я нуждаюсь в служанке? – спокойно спросил Владимир Петрович.

– А что, у нас слепые теперь сами себя обслуживают? – всплеснув руками, ехидно спросила Екатерина Львовна. – Может, вы еще сами себе и обед готовите?

– Ну, если вас интересуют именно эти вопросы, то да! – улыбнулся Владимир Петрович. – А еще я самостоятельно могу постирать, погладить, почитать книгу, причем даже обычную, могу с кем угодно самостоятельно общаться в Интернете, писать, отправлять и получать электронные письма. Что вас еще интересует? Вы пришли проконсультироваться?

Гости явно не ожидали такого поворота, и Екатерине Львовне пришлось сменить тон:

– Владимир Петрович, извините за такое начало, но вы должны меня понять. Пожалуйста, отпустите Любу.

– А Люба знает о вашем визите ко мне и вообще о вашей просьбе?

– Нет, что вы, что вы! – Екатерина Львовна испуганно замахала руками. – Я попросила съездить ее сегодня по нашим семейным делам. И очень вас прошу, как мужчину, не говорить ей о нашем приезде и… о нашем, так сказать, разговоре. Могу я надеяться на это?

«Вон оно что! «Свои дела» Любы оказались делами мамы!»

– Можете, – твердо ответил Владимир Петрович. – Слушаю вас.

– Пожалуй, начну я, если не возражаете, – робко произнес Геннадий Витальевич. – Понимаете, дорогой Владимир Петрович, Люба у нас с Катей… с Екатериной Львовной единственный ребенок, и нам… понимаете… Ну, как бы вам это сказать…

– А вы говорите прямо, – усмехнулся Владимир Петрович. – Не бойтесь, я не из обидчивых. Не барышня, в обморок не упаду.

– Ну, в общем, мы не такого будущего хотели своей дочери… в смысле…

– В смысле, всю жизнь возиться с калекой? – подсказал Владимир Петрович.

– Зачем так грубо? – смутился Геннадий Витальевич. – Я хотел сказать… это… ну…

– Да не оправдывайтесь вы, – тяжело вздохнув, сказал Владимир Петрович, – я вас понимаю. Но… обещать ничего не буду. Я подумаю…

Екатерина Львовна подпрыгнула на стуле.

– Как это? – неожиданно всхлипнула она. – Что значит «не буду обещать»? Вы хотите сказать, что вы не откажетесь от Любы?

– То, что я хотел, я сказал, – отрезал Владимир Петрович. – Мне нужно подумать.

– Я бы хотела получить более конкретный ответ на свою просьбу. Вы отпустите нашу дочь?

Хозяин квартиры некоторое время молчал, затем тихо сказал:

– Вашу дочь никто здесь на привязи не держит.

– Ну, я, конечно, образно выражаюсь, но ведь мы понимаем, что все зависит от вас.

– Вряд ли от меня, – сказал Владимир Петрович. – Вашей дочери не шестнадцать и даже не восемнадцать лет. Она совершенно взрослый человек и…

– Это заблуждение! – вскрикнула Екатерина Львовна. – Я лучше знаю свою девочку. Она и в двадцать семь остается ребенком. Иначе… иначе она никогда бы не вляпалась в такую историю… Откажитесь от нее, пожалуйста…

– Послушайте, – процедил Владимир Петрович, – давайте договоримся все-таки выбирать выражения. В конце концов, здесь собрались взрослые люди. И вы должны понять, что мы с Любой любим друг друга. Как это вы так легко распоряжаетесь чужими судьбами? «Откажитесь», «отпустите»! У нас что, крепостное право или рабовладельческий строй? А вы у нее спросили?

– Да поймите же вы, нет здесь никакой любви. Вы как подросток, ей-богу! Здесь обыкновенная жалость к инвалиду… простите.

– Не думаю, – замотал головой Владимир Петрович. – Наша любовь зиждется не на жалости. Жалость мне и самому не нужна. Я не чувствую себя неполноценным человеком. Вон, посмотрите, – Петрович кивнул в нашу с Фуку сторону, – это мои глаза.

Екатерина Львовна покосилась в нашу сторону. По-моему, до этого момента она нас и не замечала.

– Одного не могу понять, – закатила глаза женщина, – как можно полюбить девушку, ни разу ее не видя? Согласитесь, это ведь какой-то бред…

– Не соглашусь, – возразил Владимир Петрович, – я слышу ее запах, чувствую, когда она улыбается, когда она смотрит на меня. Я… я вижу ее сердцем! Вы можете это понять? Впрочем… – Петрович махнул рукой и тяжело вздохнул.

– Владимир Петрович, умоляю вас, – словно не слыша собеседника, прошептала Екатерина Львовна, – отпустите Любу. Вы понимаете, о чем я говорю. Очень вас прошу. Ну не портите девчонке всю жизнь, я этого не выдержу.

– Так вы о себе беспокоитесь, – снова усмехнулся Владимир Петрович, – или о дочери?

– Прошу вас, не ерничайте, – Екатерина Львовна всхлипнула и полезла в сумочку за носовым платком.

Владимир Петрович неожиданно встал из кресла и, давая понять, что разговор окончен, сказал:

– Хорошо, я попробую исправить ситуацию.

Вечером состоялся нелегкий разговор с Любой. Он оказался еще тяжелее и непонятнее для нас с Фуку, чем беседа Владимира Петровича с родителями Любы.

– Люба, миленькая, – начал Петрович, – пока не поздно, я все-таки должен тебе признаться. Ты знаешь, ничего у нас с тобой, наверное, не выйдет.

– В каком смысле? – испуганно вздернула брови Люба.

– В прямом, – ответил Владимир Петрович. – Понимаешь, какое дело. Есть вероятность того, что ко мне вернется моя Лариса…

«Во заливает! Владимир Петрович, дорогой, ты чего это задумал? Ты хочешь расстаться с нашей Любашей? Ой, что это такое творится! Ой-ой-ой!»