Сергей Тепляков - Двуллер. Книга о ненависти

Котенко выпил. Оба замолчали.

– Съебывать надо. Просто съебывать… – мрачно сказал Котенко.

– Офигел? – удивился Давыдов. – Мы что, не найдем какого-то придурка и не замочим его? Я в Чечне был, у меня знаешь какие люди в ногах валялись и сапоги целовали?

Котенко посмотрел на него мрачно, но надежда забрезжила в его глазах – может и правда найдет?

– Ну так найди его! – вроде и твердо, как приказ, постарался произнести он, но получилось просительно, чуть не жалобно.

Давыдов посмотрел на него. «Да… – подумал Давыдов. – Сдулся Костик. Сытая жизнь из мужиков делает баб». Про Чечню Давыдов ввернул так, для форса – ездил туда на две недели в самое спокойное время. Но рассказывал про нее так часто, что уже и сам верил в то, что был на войне.

– Мне нужны деньги и хороший пистолет… – сказал Давыдов. – И человек пять-шесть для поручений.

– В Джеймса Бонда играешь? – Котенко вдруг стряхнул с себя наваждение – на кого это он решил надеяться, на Давыдова?! Как жизнь свою просрал, так и это дело просрёт.

– Какой из тебя Джеймс Бонд – ты на базаре пацана поймать не можешь.

– Ну так пацан-то мне таких газет не присылает… – пожал плечами Давыдов.

Они снова замолчали. Котенко думал, что, может, и правда, когда смерть дышит в затылок, Давыдов покажет себя? Котенко понимал, что ему просто хочется в это верить – потому и верит. С другой стороны – больше ему особо и рассчитывать было не на кого. Заместитель по общим вопросам? Котенко не хотел давать ему лишней информации. И без того, с беспокойством думал Котенко, этот заместитель уже знает про четыре трупа на Черемушках слишком много.

Котенко пролез в стол, достал из одного ящика пистолет, из другого – пачку 500-рублевок.

– Вот… – сказал он. Глаза Давыдова вспыхнули. – Людей я тебе дам. Сроку тебе два дня. Иди на похороны. Осмотрись. Все равно там будут говорить, кто его и за что, да жизнь его обсуждать. И помни, тот ведь тоже не ждет. Теперь кто кого…

Кутузова в городе знали многие, так что прощались с ним в ритуальном зале – муниципальная похоронная служба сделала такой специально для похорон больших людей. Кутузов лежал в гробу с накрытым лицом – все же и ему досталось много осколков. У изголовья стоял его молодой портрет, едва ли не курсантских времен, в ногах на подушечках лежали ордена. Люди шли и шли – друзья по училищу, летчики, афганцы, просто какие-то люди.

Наташа стояла в сторонке и плакала. Она принесла Кутузову три гвоздики – как живому. Она понимала, что Кутузов погиб неспроста – кто-то искал ее, а вышел на него. «Да что там – кто-то, Котенко с Давыдовым и ищут. Просто у Кутузова фамилия приметная, вспомнили», – думала она. В горле першило от слез.

– Извините, а это вы Наташа Зощенко? – вдруг раздался рядом голос. Она повернулась. Перед ней стоял мужчина лет пятидесяти, который показался ей старичком, дедушкой. Согнутый, с пожелтевшим лицом и блеклыми глазами, Ураганов теперь и впрямь совершенно не похож был на себя самого десятилетней давности.

– Да… – сказала Наташа.

– А я Александр Алексеевич Ураганов, я был другом вашего отца, вместе учились в летном училище… – сказал мужчина, глядя на нее так, будто надеялся, что она сейчас скажет: «Как же, как же, отец мне про вас много рассказывал». Но она не сказала. – Тогда, в 1994 году, мы втроем – я, ваш отец и Миша – попали в вытрезвитель, после чего ваш папа и умер. Вы уж извините, что я вам об этом напоминаю…

– Да ничего… – сказала Наташа. – Чего уж теперь…

– Вот, зашел проститься… – проговорил Ураганов. – Всех нас перекалечило тем трезвяком… Ваш отец умер, Миша потом с ногами мучился всю жизнь, да и я…

Он умолк. Ему не хотелось рассказывать, что скоро после того нового года все пошло наперекосяк: бизнес его разорился, новые все прогорали. В 1998 году, как раз перед дефолтом, он взял большой кредит в рублях и это добило его. Чтобы погасить кредит, он продал почти все. Подняться снова не удалось, и, помыкавшись, в конце концов пристроился Ураганов в небольшую фирму на небольшую должность и небольшую зарплату. Жена бросила его, как только он стал нищать. Теперь даже дети – сын и дочь – не общались с ним. «Когда у папы были полны карманы денег, так папа был хороший. А теперь»… – с тоской думал иногда Ураганов, не понимая, почему дети вышли именно такими. Еще он не понимал вот что: почему все случилось именно так? Почему вдруг рухнуло все его благополучие? Иногда со страхом он думал, что это наказание, но не понимал – за что? Неужели только за то, что тогда, в трезвяке, отвел он глаза под взглядом Котенко, не полез драться? Неужели за это? Были у него по жизни и другие грехи, но этот казался самым важным. Он и Наташе хотел сейчас как-то про это рассказать, попросить прощения, но все не мог найти слов.

Давыдов в это время стоял у другой стены и смотрел на них во все глаза. Он услышал, как Ураганов назвал фамилию Зощенко, и в голове его сразу грохнуло – он вспомнил, что так звали второго летчика, которого он бил по голове. Он узнал и Ураганова. «А у этого Зощенко был еще сынишка, точно был, – соображал Давыдов. – Он ему и самолет тащил!». Он вышел из зала и позвонил по сотовому Котенко.

– Константин Павлович, здесь девчонка, дочь того второго летчика, которого мы забили! – вполголоса заговорил Давыдов.

– Ого! – напряженно сказал Котенко.

– Я отправляю ребят за ней проследить… – сказал Давыдов.

– Давай… – ответил Котенко.

Вместе с Урагановым Наташа вышла из ворот похоронного предприятия.

– Вас подвезти? – спросил Ураганов, доставая из кармана ключи. У дороги стоял все тот же джип «Гранд Чероки», потасканный и потертый, как и его хозяин.

– Нет, мне близко, – ответила Наташа.

Ей и в самом деле было недалеко. Она пошла в редакцию. Посланные Давыдовым агенты «Пинкертона» шли впереди и сзади нее как обычные прохожие. Передний перед редакцией свернул, а задний пошел в редакцию за Наташей, будто и у него в редакции были дела. За день в здание входили сотни, если не тысячи людей с улицы, так что и на этого человека ни Наташа, ни кто другой не обратили никакого внимания. Агент зашел с Наташей в лифт. Пока они ехали вместе на пятый этаж, он разглядывал ее – вроде и не внимательно, но запомнил все. Потом она вышла и пошла к себе, а агент подошел к охраннику, спросил, где здесь отдел рекламы, и пошел туда будто бы узнать о рекламных расценках.

«В газете значит работает Наташа Зощенко… – думал Давыдов, выслушав доклад агента. – В газете»… Он ехал в лифте на пятый этаж Дома печати. Выйдя, спросил у охранника, где кабинет Наташи Зощенко. Тот показал. Дойдя до двери, Давыдов, входя в роль посетителя, постучал, чуть согнулся, и несмело приоткрыл дверь, заглядывая в нее.