Вячеслав Аникиев - Мера

– Можно и днём уединиться, только надо место подходящее найти, за городом, например, в комнате, а лучше – во сне.

– Сны тоже бывают невесёлыми. Как проснёшься, так и настроения нет. А уединиться днём сложно, то работа, то вечное обустройство жизни. Все время надо куда-то бежать и что-то делать, сама не знаю, зачем и почему.

– Ну, наверное, чтобы улучшить своё жизненное пространство, чтобы было легче и интересней проводить свободное время.

– Вот-вот, только его-то и не остаётся в итоге. А так хочется, как ты говоришь, за городом просто лечь на траву и смотреть на звёзды.

– И считать, считать…

– Нет, только не считать, мне на работе подсчётов хватает. Да и смысл в их подсчёте?

– Например, чтобы знать, появляются ли новые звезды. Сгущая пространство вокруг земли, они могут влиять на всё живое.

– Да ты романтик! – она улыбнулась.

– Может быть, это плохо?

– Нет, что ты, просто мне кажется, чем проще относиться к жизни, тем легче. И углубляться в звёздное небо лишь для релакса. Запах неба, травы. Не считать дома, идя по дороге, а наслаждаться архитектурой, мыслью о возможной жизни обитателей этих домов. Так просто и весело.

Они свернули на набережную небольшой реки, непременно протекающей в каждом из городов. Речка была неширокой, во многих местах поросла камышом и травой. Сквер на устеленной тротуарной плиткой набережной с многочисленными скамейками и фонарями выглядел дорогим обрамлением для столь маленькой речушки. Антон и Лера медленно двигались в такт течению и шелесту листьев на молодых каштанах и липах. Вдруг Антон подбежал к каменному бордюру, отделяющему сушу от водного потока, и, перескочив через него, прыгнул в реку. Лера, не понимая, что происходит, стояла и смотрела на бордюр в том месте, где только что был Антон.

– Антон! – после затянувшейся паузы прокричала она и подбежала к реке, её лицо выражало недоумение и страх. Аккуратно наклонившись через каменную ограду, в двух метрах внизу она увидела Антона, стоящего на деревянном помосте, на каких обычно сидят рыбаки. В правой руке, протянутой вверх, у него была лилия. Лера, прикоснувшись к его пальцам, взяла цветок. Она аккуратно сжала его обеими руками, закрыла глаза и с нежность стала вдыхать аромат.

– Ты меня напугал, – сказала Лера, прикасаясь губами к лепесткам лилии, – но мне приятно, спасибо.

– Извини! И пожалуйста, – довольно ответил он, взбираясь наверх.

– Да, вот так просто и весело, – повторила она свою конечную фразу.

– А как же люди, машины? – спросил Антон, отряхивая одежду и руки от возникшей по причине романтики грязи.

– Да так же – легко, ненавязчиво, с иронией, уничтожая чувство неудовлетворённости. Когда работаю, хочется отдохнуть от работы и пойти в институт, когда иду на сессию – вернуться к любимому делу. И не важно, что это дело моей мамы, а важно, что мне нравится этим заниматься.

– Ты занимаешься бизнесом?

– Это мама им занимается, а я работаю. Мне осталось два года до окончания экономического, а там буду решать. А ты уже нашёл свой путь?

– О нет, я в поисках, ещё сам не знаю, чего хочу. Возможно, наверное, уже есть тот человек, который мне поможет, – путаясь в словах, делая длинные паузы, Антон пытался перевести разговор в нежное русло, – и я был бы рад, если бы…

Гул одинокого трамвая, надвигающегося сзади, заставил Антона повернуть голову. Лера повернулась следом через противоположное плечо. Они встретились взглядами. Разряд молнии пробежал между ними. Что-то, как колесо генератора на уроках физики, закрутило их чувства.

Её нежный взгляд будоражил и взывал. Доли секунды были слишком долгими для принятия решения, открывающего путь к счастью и любви. Антон свободной рукой легко коснулся её талии, наклонил голову и поцеловал её. Лера положила руку ему на плечо, немного придвинув к себе, и они слились в едином пространстве, в сладострастном, жгучем поцелуе, жадно вкушая друг друга. Их руки играли симфонию нежности, любви и наслаждения.

– Что может быть прекрасней, чем солнце ночью? – вещал декламаторский голос из-за приоткрытой двери комнаты номер два.

– Что может быть прекрасней этого рассвета? – подумал в ответ Антон, входя в блок общежития.

Рассвет, наступивший столь нежданно, действительно казался ему прекрасным. Посадив Леру на такси, он пешком побрёл домой. Ему казалось, что он летит над асфальтом. Всё вокруг улыбалось и тешило взгляд. Мир открыл ему новые двери, и свет за ними казался безумно ярким, а жизнь – действительно прекрасной.

Антон подошёл к двери с прикреплённой табличкой «Выхода нет» и приоткрыл её. Интерьер комнаты был выдержан в строгом стиле с примесью Данилиных увлечений, выражавшихся в обилии во многом непонятных для окружающих рисунков и плакатов любимых рок-групп. Висящие над его кроватью колокольчики и статуэтки явно диссонировали с педантичным ремонтом, заблаговременно сделанным его мамой, который так радовал любящего порядок Жору.

Фигура Дана, облачённая только в джинсы, возвышалась на кровати в позе лотоса, создавая впечатление обыденности времяпрепровождения тибетского монаха, размышляющего о вечном. Лишь взъерошенная причёска и овальные очки синего цвета представляли взору вошедшего адаптированного под современность мистика и экспериментатора. Это был Данила, или Дан, как называли его друзья. Всё в нём и его действиях было вызывающим. Это был принцип, рождённый и усовершенствованный в недрах безоблачно-сладкого юношества. Окружающие задавались одним вопросом: зачем ему это нужно? Железнодорожная академия, кафедра «Вагоны»? Он был сыном обеспеченных родителей, имеющих возможность дать ему лучшее образование в столице, где они и жили. Но протест вырос в идею, а идея превратилась в реальность. В редкие моменты приезда родителей Дан (Данилка, как называла его мама) преображался до неузнаваемости. Надевал «цивильную» одежду, причёсывался а-ля менеджер среднего звена и наводил чистоту в комнате, пряча все возможные улики, подтверждающие его неформальность, под Жоркину кровать. Все, как могли, подыгрывали ему в этом, порой еле сдерживая смех. Друзья спросили как-то у Дана, как ему удалось уехать от родителей и поступить в железнодорожную академию. Он говорил, что, узнав, что оный вуз не находится в столице, полгода «втирал» предкам в мозги, что жить без этого не может и даже видит вагоны во сне. По всей видимости, это сработало. И вот он здесь, в блоке сорок один, в перерывах между самореализацией познает азы вагонного хозяйства и, как ни странно, довольно успешно. Ум и способности охраняли его, а тяга к познаниям и протесту несла по течению времени.

– Уставший вид и горящие глаза – несовместимые вещи. Разгрузка вагонов стала поднимать тонус? Может, и мне попробовать? Что ж, брат, поведай мне причину своей радости, – сказал Дан.