Герман Матвеев - Тарантул

– Ну а зачем обязательно на Никольское кладбище? – спросил он. – Пойдем лучше на Крестовский остров или на Каменный.

– Так туда и пустят! Там воинские части. А ты что, покойников испугался?

– А чего их бояться? Позапрошлой зимой у нас рядом, в прачечной, покойников было знаешь сколько, и то не боялся. Выйдешь из дома, а он поперек дорожки лежит. Ну и что? Переступишь и пойдешь…

Разговор затягивался, и Степа решил немного приоткрыть тайну своего предложения.

– Слушай, Сашка… Ты можешь держать язык за зубами? – таинственно спросил он.

– А что?

– Если я тебе скажу один секрет, ты можешь никому, ни одной душе ни слова?

– Ясно, могу.

– Дай честное слово.

– Ну даю.

– Нет. Ты скажи: «Даю честное слово, что никому, ничего, никогда не скажу!»

Заинтригованный, Сашка охотно повторил обещание.

– Вот! – одобрительно сказал Степа. – Но помни… Если проговоришься, то несдобровать!.. Теперь слушай. Ты знаешь, кому нужны птицы? Ты думаешь мне? Как бы не так! Они «там» нужны.

Последнюю фразу он произнес шепотом, многозначительно подняв палец. У Сашки глаза стали совсем круглые, но выражали они только одно: недоумение.

– Понимаешь – «там»! – еще таинственнее продолжал Степа. – Помнишь, как мы ракетчиков ловили в сорок первом?

Сашка молча кивнул.

– Вот… – продолжал Степа. – Это вроде… Понимаешь?

– А зачем птицы? – спросил после некоторого размышления Сашка.

– А ты думаешь, я все знаю? Ты думаешь, мне скажут зачем, если это военная тайна? Надо – и весь разговор. Может, они их, как почтовых голубей, хотят использовать. Может, для какой-нибудь сигнализации… Почем я знаю! Дали оперативное задание наловить, и я сказал: есть! Боевой приказ! Кумекаешь? – вспомнив услышанное от Трифонова слово, сказал Степа, хотя сам смутно понимал его значение. Но оказалось, что Сашка знал это слово.

– Кумекать-то я кумекаю… – медленно произнес он. – Но как же они почту понесут? Маленькие же.

– Микропочту.

– А куда они полетят? Голуби обратно в свой дом возвращаются. Там птенцы…

– Ну, может, и не для почты, – сердито перебил его Степа. – Привязался тоже! Я тебе для примера сказал.

– А сколько штук им надо?

– Сколько поймаем. Чем больше, тем лучше.

– Тогда лучше на Крестовский поехать. Там в парке много синичек.

– Опять снова здорово! Я же тебе сказал, что на Никольском кладбище приказано ловить.

Сашка еще раз озабоченно почесал свои космы, похожие на плохо сделанный парик, и поднялся.

– Ну ладно. Раз приказано – пойдем. Но только для приманки у меня один пухлячок…

– Хватит. Посадим его в западёнку.

– Лучше бы под тайник…

И друзья приступили к деловому обсуждению предстоящей охоты.

Последние дни над городом висел сырой, холодный туман и беспрерывно моросил назойливый дождик. И вот в одну ночь все изменилось. Погода повернула к зиме. Крепкий морозец высушил небо, асфальт, крыши домов. Лужи покрылись хрустящим льдом, а звуки стали звонкими, гулкими.

Степа вышел на улицу, вдохнул всей грудью морозный воздух и крякнул.

– Хорошо!

У Сашки было все приготовлено. Взвалив мешок с пустой клеткой для птиц, которых они должны были поймать, двумя западёнками и тайником на плечо, он взял под мышку маленькую клетку, где прыгала синичка-пухлячок, и мотнул головой.

– Пошли!

– Давай я что-нибудь понесу.

– Не надо.

Как только вышли за ворота, Степа широко взмахнул руками, повернулся в воздухе и хлопнулся на бок.

– Фу ты, черт! Ну скользко!

Сашка со смехом наблюдал за поднимавшимся приятелем.

– А длинный ты стал! Теперь и равновесие не удержать.

– А ты посмотри, что делается. Сплошной каток!

Всю дорогу до трамвайной остановки пришлось семенить ногами. Особенно скользко было на брусчатой мостовой, и без того отполированной шинами колес.

Народу в трамвае мало. И хотя птицеловы залезли с передней площадки, но прошли внутрь вагона и удобно устроились возле окна. Ехать далеко, через весь город.

Когда трамвай перешел первый мост и остановился около Биржи, все услышали знакомый свист снарядов, а затем и глухие удары.

– Опять обстрел! – сказала кондукторша, глядя в окно, в сторону Литейного моста, куда летели снаряды.

– А разве сегодня уже стреляли? – спросил Степа.

– А ты и не слышал! – удивился Сашка. – Это же третий обстрел с утра.

– Разъяснило, ну вот они и стараются, гады…

– Ох, господи, господи! И скоро ли это кончится? – сказала вслух пожилая женщина, ни к кому не обращаясь.

– Скоро, мамаша, скоро! – отозвался с другого конца вагона какой-то мужчина.

Трамвай стоял. Убедившись, что снаряды летят в сторону Финляндского вокзала, вожатый дал звонок и включил мотор.

– Сашка, смотри! – толкнув приятеля в бок, сказал Степа. – Лидер*! Вот красивый…

С моста, по которому шел трамвай, военный корабль был хорошо виден. В ожидании своего часа, стоял он, прислонившись к гранитной стенке набережной.

– А там «Киров»… Вон видишь? – сказал Степа.

За мостом Лейтенанта Шмидта* виднелись мачты и башни могучего крейсера. Военные корабли стояли здесь, в центре города, с осени сорок первого года и ждали. Ни двигаться, ни даже развернуться без посторонней помощи на Неве они не могли.

Трамвай перешел мост, миновал площадь, вышел на Невский проспект и, немного не доходя до Фонтанки, почему-то остановился. Подождав минуты две, ребята вышли из вагона. Все равно нужно было пересаживаться на четвертый номер.

– Ты смотри, что делается!

Вплотную один к другому по всему проспекту стояли трамваи, автомобили всех видов, лошади. Впереди что-то случилось и застопорило движение.

– Пошли скорей! – заторопился Степа.

Мелко и часто перебирая ногами, чтобы не поскользнуться, ребята устремились к Литейному. Было ясно, что транспорт стоит не из-за аварии, тем более что до слуха доносилось низкое рычание мощных моторов.

– Танки! Честное слово, танки! – воскликнул Степа. – Здоровые!..

Действительно, на Невский поворачивала растянувшаяся далеко по Литейному колонна танков. Это были большие, новые, неуклюжие на вид машины, с длинными стволами пушек. Они стояли на Литейном, как и трамваи на Невском, друг за другом и глухо урчали. Люки были открыты, и оттуда высовывались головы танкистов в черных кожаных шлемах. В ответ на улыбки стоящих на тротуаре людей молодые танкисты махали рукой, выкрикивали какие-то слова, но за шумом моторов разобрать их было невозможно.

На перекрестке стояли офицеры, милиционер и военный регулировщик с красным флажком. Очередная машина, получив разрешение, оглушительно рычала и двигалась вперед. Дойдя до середины проспекта, танк заворачивал на Невский, но вдруг начинал кружиться на одном месте.