Герман Матвеев - Тарантул

– Курите.

Дрожащими пальцами он взял папиросу и сломал две спички, пока закуривал. Иван Васильевич взглянул на часы.

– Хотите есть?

– Не до еды сейчас.

– Почему? Перерыв кончится, и будем продолжать допрос. Придется сидеть всю ночь.

– Ну ладно. Если можно, поем.

Иван Васильевич снял трубку телефона.

– Перерыв можно кончать. Стенографистку на место. Казанкову пришлите поесть.

Когда Бураков и стенографистка вернулись, Иван Васильевич сидел откинувшись на стуле, а пальцами постукивал по столу. Глаза его весело блестели. Бураков знал, что начальник обожает музыку и в минуты приподнятого настроения в голове у него всегда какая-нибудь мелодия.

Арестованный сидел сгорбившись, опустив голову на грудь, и даже не поднял ее при их приходе.

– При каких обстоятельствах освободили вас из тюрьмы и что вы делали при немцах, расскажете позднее, – начал Иван Васильевич, когда арестованный поел. – Сейчас меня интересует задача, с которой вы приехали в Ленинград.

– В Ленинград меня послали потому, что я здесь жил до войны, – сказал Казанков, глядя прямо в глаза следователя.

– У вас есть родные?

– Здесь живет жена. Хотя я, конечно, не уверен. Может, она уехала или с голоду умерла.

– Что знали немцы о вашей жене и знакомых?

– Они меня спрашивали подробно обо всех.

– Вы им назвали фамилии и адреса?

– Да. Некоторых назвал.

– Кого именно?

Арестованный сообщил несколько адресов и фамилий.

– У вас есть дети? – продолжал Иван Васильевич.

– Нет.

– Люди, о которых вы говорили там, ваши друзья или просто знакомые, сослуживцы?

– Друзьями я не могу считать их. Гуляли вместе, когда деньги были, а когда под суд попал, отшатнулись.

– Больше вы никого не называли там?

– Нет.

– Говорите дальше. Зачем вас послали сюда?

– Послали меня с письмом. Я должен был разыскать одного специалиста, Завьялова Сергея Дмитриевича, проверить, где он живет и где работает, а потом передать письмо. Будто мой родственник привез его из Москвы.

– Дальше?

– Потом надо было сходить в аптеку на Невский, спросить там провизора*, по фамилии Шарковский, и сказать ему так: «Григорий Петрович заболел и просил шесть порошков аспирина». На порошках он напишет или отзовет в сторону и скажет, когда и где с ним можно встретиться. Потом я должен ему сказать, что Григорий Петрович зайдет двадцатого ноября, если выздоровеет, и рассказать про письмо… которое привез.

– Что именно рассказать про письмо?

– Ну, как у меня все получилось… Нашел ли я Завьялова, передал ли письмо, живет ли он по старому адресу.

– Все это можно рассказывать своими словами?

– Да.

– Дальше?

– Потом я могу делать что хочу. Искать жену, знакомых… Велели найти всех, кого могу, и восстановить старую дружбу. Денег дали, чтобы угощать.

– Как вы должны были объяснить свое появление в Ленинграде вашим знакомым и жене?

– Объяснить так, что, дескать, выпустили раньше срока из тюрьмы ввиду войны.

– Значит, предполагалось, что вы приехали с Большой земли?

– Почему с Большой земли? – не понял Казанков.

– Ленинградцы так называют всю страну, – пояснил Иван Васильевич.

– Да, да. Мне говорили, – вспомнил арестованный. – Правильно. Нужно было сказать, что я вернулся из Сибири. Будто бы туда меня эвакуировали при наступлении немцев.

– Почему вы выбросили бумажник?

– Мне велели уничтожить письмо, если что-нибудь случится. А письмо я не успел вынуть. Моряк меня захватил врасплох.

Казанков отвечал охотно и даже несколько торопливо, видимо боясь, что его могут заподозрить в неискренности. Иван Васильевич не спускал с него глаз, и малейшее изменение в выражении лица не ускользнуло бы от его внимания. Без сомнения, он говорил правду.

– Что вам сообщили про Завьялова?

– Ничего особенного. Просто приказали передать ему письмо… Разрешите еще закурить?

– Курите.

Пока арестованный закуривал, Иван Васильевич делал пометки на листе бумаги. Бураков сидел, сжав губы, стараясь не пропустить ни одного слова. Стенографистка, записывавшая показания, подняла голову и с любопытством разглядывала арестованного.

– Я попрошу вас повторить слово в слово ту фразу, которую вы должны были сказать при явке в аптеку, – продолжал Иван Васильевич.

Арестованный повторил.

– Ее нельзя перефразировать или переставить слова по-другому?

– Нет. Заставили выучить наизусть и несколько раз спрашивали. Это как пароль.

– Так. А все остальное можно говорить своими словами?

– Да. Он уже будет знать, что «свой».

– Дальше. Что вы должны делать после того, как разыщете знакомых?

– После двадцатого числа нужно было прийти опять в аптеку и спросить: какие сведения есть от Григория Петровича? Не заходил ли он к нему?

– К кому?

– К этому… к Шарковскому. Тогда он скажет, где искать или ждать Григория Петровича.

– Дальше.

– Все. Остальное будет приказывать Григорий Петрович. Я должен быть в его подчинении.

Иван Васильевич снова сделал несколько пометок.

– Теперь скажите, кто такой Григорий Петрович? Вы его знаете?

– Видел два раза. Очень серьезный человек.

– Как его фамилия?

– Мальцев.

– А еще как?

– Больше мне ничего про него не говорили. Правда, один раз, когда он проходил по коридору, так мне шепнули: «Тарантул».

– Кто шепнул?

– Один из наших полицаев.

Иван Васильевич переглянулся с помощником, и тот понял начальника.

– Разрешите сейчас сходить? – спросил он вполголоса, наклоняясь к нему.

– Да. Там есть отдельный пакет…

– Принести фотографию?

Иван Васильевич кивнул, и Бураков ушел в архив разыскивать нужный документ.

– Какой он из себя, этот Мальцев?

– Невысокого роста, широкоплечий. Лицо бритое, немолодой. Одет…

– Каких-нибудь особых примет не заметили? – перебил его Иван Васильевич.

– Нет. Ничего такого…

– Кроме Шарковского, вам не давали других адресов?

– Нет.

– Ну а если, предположим, Шарковский арестован или убит снарядом?

– Тогда приказано двадцатого с утра дежурить где-нибудь поблизости, ловить Григория Петровича и предупредить его.

– А если он не приедет?

– Три дня приказано ждать по утрам.

– На чем должен приехать Мальцев? Тоже через залив?

– Нет. Точно я не знаю, но полагаю, что его сбросят на самолете.

– В каком месте?

– Не могу знать, но, наверно, не под Ленинградом. В Ленинград он должен приехать законно.

– Почему вы так думаете?

– Да видите ли… Как-то в прошлом году был у меня разговор с одним полицаем. Раньше, до суда, мы с ним вместе сидели в камере и познакомились. Говорили мы про партизан. Боялись, конечно… Нам от партизан доставалось крепко. Вот он мне и рассказал, что партизаны через линию фронта на самолетах получают боеприпасы… И людей им скидывают на парашютах. Потом и про фашистов рассказал. Немцы, говорит, тоже в советский тыл своих забрасывают. «Пятую колонну»*. Говорил, что есть где-то такое место, куда по ночам самолеты с людьми летают, а назад пустыми возвращаются.