Анна и Сергей Литвиновы - Многие знания – многие печали

И вот я после сдачи генетического анализа вернулась к душеведу, он долго-долго водил своим жалом по совершенно не понятным мне палочкам, тире и точкам, а потом обвел часть их красным карандашом и сказал: «Вы, мол, голубушка, страдаете биполярным расстройством, раньше это заболевание называли маниакально-депрессивный психоз. Болезнь сию вы получили по наследству, вот место в вашей ДНК, за него ответственное – кто-то из ваших близких родственников по материнской или отцовской линии передал его вам. Никто в родне психзаболеваниями не страдал? Чудачества, странности в поведении были? Алкоголизм?» – «По маминой линии, – говорю, – точно чудаков и алкоголиков нет, а про отца понятия не имею. Я о нем и не знаю толком». – «Ага! Стало быть, это папаша вам с генами подсуропил». – «Да вроде интеллигентный человек был, инженер-физик. И карьеру сделал». – «А это ничего не значит, у него самого заболевание может не проявляться – а у его родственников или пращуров прошло незамеченным. Знаете, диагностика болезней нашего профиля до сих пор находится на пещерном уровне, особенно в провинции и в бесплатной медицине, а уж в прошлые времена, когда психиатры были пугалом, и подавно». Я сижу, чуть не плачу, а мозговед меня утешает: «Ничего страшного, биполярное расстройство – высокая болезнь, и многие представители элиты, художнической, артистической и даже политической, благодаря ей достигают прекрасных результатов на избранном поприще. Если вы будете регулярно встречаться со своим лечащим врачом и аккуратно принимать предписанные им лекарства, прогноз – самый благоприятный. Вы сможете жить полноценной жизнью современного человека». Я не доверяла ему – его округлым жестам, коротким пальцам, хватким лапам, размеренной речи, и спросила: «А если я НЕ буду лечиться?» Он развел руками: «Это не самое разумное решение. Вы сейчас находитесь в маниакальной фазе. Притом вы ведь сами заметили, что, находясь в этом состоянии, вы имеете тенденцию совершать общественно опасные деяния. Чего стоит потасовка, что вы затеяли на дороге. А ну как и впрямь вы кого насмерть убьете? В тюрьму могут посадить – или, что еще хуже, в психушку тюремного типа. Кроме того, при биполярном расстройстве фаза подъема имеет тенденцию рано или поздно сменяться депрессией. А в фазе спада одолевают самые что ни на есть мрачные мысли. Так и до самоубийства недалеко».

Я ушла от этого психиатра. Отправилась к другому. Стала рассказывать ему все с самого начала: раздражительность, гневливость, перепады настроения, бессонница. Он мне всякие тесты подсовывает: и цвета различать, и кляксы объяснять, и картинки описывать – а потом говорит почти слово в слово то же, что и первый: аффективное расстройство, биполярный психоз, надо лечиться, надо наблюдаться. Но я не хотела лечиться. Я чувствовала себя прекрасно. Возможно, я и была в маниакальной стадии, о которой предупреждал меня врач, но, кроме приступов дикой раздражительности, накатывавшей временами, ничего плохого я в этом не видела, только одно хорошее. Настроение было бодрое, в голове роилось множество мыслей, идей, строились планы. Я продолжала просыпаться рано утром, однако теперь делала гимнастику с отягощением – знала, что должна держать себя в форме, а потом начинала размышлять, мечтать, планировать и делать выводы. Я не хотела жить, постоянно принимая лекарства, таскаться по врачам, быть убогой, неполноценной инвалидкой. Мне хотелось блеснуть, прочертить своей жизнью небосклон, как ракетой, – и если судьба, сгореть навсегда. Что мне делать для этого, я пока не знала, потому что не чувствовала за собой никаких особенных талантов или умений. Однако порой мне становилось страшно обидно за себя: почему именно мне достались несчастные порченые гены, которые теперь ограждают меня от полноценной, яркой, обычной жизни – жизни нормального человека?

А в один прекрасный день меня с рассветом как подбросило: ведь я не просто больна! Я не просто случайным образом вытянула черный шар в лотерее. Меня моей болезнью – наградили. Наградил кто-то один из моих возможных несчастных отцов.

И вот тут пазл сошелся! Все факты и устремления заняли положенные им позиции. Теперь я знала, что мне делать и чему посвятить свою жизнь. Я посвящу ее – мести.

Я внимательно изучила досье, которые мне предоставил мой неродной отец Харченко. Он как будто знал, предвидел, что я замыслю. Будто подталкивал меня действовать.

Самым красивым из всех моих возможных папочек показался мне Александр Кутайсов. И я подумала, что готова поверить, что моя маманя выбрала его: с фото смотрел харизматичный мужик с лицом поэта и пальцами музыканта. Согласно папиному архиву, он работал на Урале на Чернокопской атомной электростанции, проживал в городе Весенний (двадцать две тысячи жителей), был женат, имел двух дочек.

«Готовься, папаша, скоро к тебе приедет третья», – мысленно сказала я ему и отправилась на Урал.

В городке атомщиков Весеннем все про всех все знали и сказали мне, что информация, которой я владела о своем вероятном папочке, устарела. Кутайсов, да, продолжал трудиться на АЭС, но с семьей больше не жил – разводился и снимал квартирку. Мне дали адрес, я туда отправилась. С Кутайсовым, первым и последним, я решила действовать напрямик – больше я ни с кем из возможных отцов подобной глупости не повторила. Пришла к Александру Иванычу и сказала: «Здравствуй, папа! Помнишь, ты в конце восьмидесятого года в Москве, во времена беззаботного своего студенчества, имел связь с девушкой по имени Лидия, по фамилии Полозова? Так вот: я плод этой связи, появилась на свет в июне восемьдесят первого – проще сказать, я твоя дочь! Признаешь меня? Или прикажешь экспертизу ДНК по установлению отцовства заказывать?» Не знаю: возможно, мой потенциальный папаша в тот день с похмелья был – в доме амбре стояло, и пивко он потягивал. А может, он попросту по характеру говнистым оказался. Или свои собственные женщины – супруга и две законные дочки его допекли. Не знаю в точности, однако он на мои претензии ответил грубо и однозначно: «Никакой Лидии Полозовой я знать не знаю – может, конечно, и было у меня с ней спьяну чего, да только я не помню – а раз не помню, значит, никаких серьезных отношений или любви точно не было. Она должна была претензии свои вовремя предъявлять, непосредственно после наступления беременности, а теперь, через тридцать лет, все сроки прошли, и нечего ко мне подсылать моих якобы дочерей». – «Отлично, – сказала я, – тогда вы согласны на ДНК-анализ?» – «Да какой угодно, деточка, – сказал он, – только я знать тебя не знаю и не признаю никогда. Делай что хочешь: хошь, в суд подавай, но ты не моя дочь, мне двоих своих дочурок законных выше крыши хватит».