Анна и Сергей Литвиновы - Многие знания – многие печали

– Хочешь чаю? – спросила мать обыденным тоном, как в былые времена, будто мы всей семьей только что отобедали и готовимся полакомиться чем-то вкусненьким. Будто и не было нашего раздора, и мы встречались каждодневно все эти семь лет.

– Хочу, – ответила я.

– У меня и шоколадные конфеты есть, и вареньице – правда, я сама теперь не варю, для кого мне его варить? – в магазине покупаю, не плохое, настоящее клубничное, и ягода крупная, цельная.

И вдруг мне вспомнилось – картинка эта не посещала меня множество лет и явилась только сейчас: мы с мамой на даче, которую снимали, когда было мне лет восемь, и она варит на электрической плитке, помешивая, клубничное варенье в тазу – а я ей «помогаю»: помощь заключается в основном в том, что я подъедаю из блюдечка вкуснейшие, сладчайшие пенки.

– Садись, Лиля, выбирай местечко, где тебе нравится, ты у меня ведь и не была, кажется, никогда? – Она повернулась ко мне, занимая едва ли не половину своей пятиметровой кухоньки, свет из окна упал на ее лицо, и я заметила: господи, какая же она старая! Кожа на лице, раньше натянутая от общей полноты, теперь пошла мелкими-мелкими морщинками, пожелтела, обвисла. И тут… Тут что-то случилось со мной. Я бросилась в ее объятия и – зарыдала.

– Прости! – заплакала я, захлебываясь, как когда-то в раннем-раннем детстве. – Прости меня, прости за все!

И она своими дрожащими, старческими руками стала гладить меня по голове и шептать:

– Да за что же? За что же, деточка? Да все хорошо. Я не сержусь на тебя. Ты ведь пришла ко мне, вот и хорошо… Все хорошо…

А потом, когда мы обе отплакались и сели друг напротив друга на жесткие кухонные табуретки, я рассказала ей все. Я сказала: «Мамуля, я за тебя отомстила», – а потом поведала, как расправилась со всеми ее обидчиками: сначала с Кутайсовым, потом с Пильгуем, Горланиным, Селиверстовым, Марцевичем.

– А ведь они меня тогда, – глядя куда-то в дальнюю даль, проговорила она, – можно сказать, изнасиловали. Пильгуй с Кутайсовым. Селиверстов с Марцевичем. Один держал, второй забавлялся. А потом наоборот.

– Бедная мама, – прошептала я.

– Поэтому ты все правильно сделала, – сказала она. – Они получили по заслугам.

– А знаешь, кто из них – мой настоящий отец?

– Зачем мне это знать?

– А я вот узнала. Мне было интересно.

– Мне совершенно все равно.

– Это последний из всех. Марцевич. Я узнала об этом вчера. Бедный толстяк. Алкоголик несчастный. Если б узнала раньше, я постаралась бы его спасти.

– Погубить бывает легко, – покивала мать. – Спасти сложно.

– Не скажи, – ответила я, вспоминая, как тяжело умирал на моих руках Селиверстов. – Убить человека тоже непросто.

И я опять заплакала – теперь по всем, пятерым мужчинам, – всем, кого я погубила.

И тут раздался звонок в дверь. Я аж дернулась от неожиданности.

– Это ко мне, – пояснила мать. – Видишь, как бывает: не было ни гроша, да вдруг алтын. То у меня месяцами никого не бывает, а теперь вас сразу двое.

– А кто еще?

– Симпатичный мальчик, Алеша Данилов, привозил мне из Америки привет от Пита. Опять о чем-то меня расспросить хочет.

Она пошла открывать дверь, а я в одно мгновение все поняла: и кто этот мальчик, и зачем он сюда пожаловал – по мою душу. И я вдруг поняла, что он, пожалуй, все знает. А не знает – все равно мама ему расскажет, не скроет, должна будет рассказать.

А еще – я порадовалась, что все-таки не нашла применение последнему графитовому стержню. Что он так и лежит, запакованный в свинцовую оболочку, в старом гараже моего формального отца Харченко. А ведь я хотела – чтобы покончить со всем разом – тайно пристроить этот источник радиации где-нибудь здесь, в мамашкиной квартире. Не случайно у меня был ключ от ее дома – я думала проникнуть к ней тайно, воспользовавшись ее отлучкой, и отомстить разом и ей тоже. За то, что она такая и позволила с собой так поступить. И за то, что родила меня.

В итоге на одну живую душу на моем губительном счету стало меньше. И – слава богу. Как я рада, что она, моя мать, все-таки осталась жива.

Но за этих шестерых загубленных мною мужчин мне придется отвечать. И с неопровержимой ясностью я поняла, что час моего ответа – пришел. Что отвечать я буду – здесь и сейчас. Прямо сейчас.

Слыша краем уха, как мамашка любезничает в коридоре с Даниловым, я рванула на себя фрамугу окна.

Прямо в лицо мне пахнул майский цветущий аромат, и я подумала: это хорошо, что мне самой предстоит умереть именно в такой яркий, весенний денек. Я вспрыгнула на подоконник, наклонилась вниз над расстилающимся подо мной далеким тротуаром – и услышала позади себя отчаянный крик Данилова: «Стой!!!»

Делай, что нравится ( англ.).

Об отношениях Алексея Данилова и Наташи Нарышкиной повествует книга Анны и Сергея Литвиновых «Пока ангелы спят».