Наталия Соколовская - Литературная рабыня: будни и праздники
- Название:Литературная рабыня: будни и праздники
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент ФТМ77489576-0258-102e-b479-a360f6b39df7
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Наталия Соколовская - Литературная рабыня: будни и праздники краткое содержание
За эту книгу Наталия Соколовская получила Премию им. Н. Гоголя (2008). Книга вошла в длинный список премии «Большая книга 2008».
Героиня романа по профессии редактор, а по призванию – поэт. Она закончила знаменитый и полускандальный московский Литературный институт на излете советского строя, а к началу повествования работает в издательстве образца «постсоветского капитализма с получеловеческим лицом».
После окончания Литературного института Даша оказывается в Грузии. Туда привела ее любовь к поэту Борису Пастернаку. Но в этой стране она находит и собственную, уже реальную любовь, которая развивается на фоне трагических событий апреля 1989 года и гражданской войны 1991—1992 годов, в которые вовлечена она сама и в которой принимает участие ее возлюбленный, журналист Ираклий.
Даша возвращается в Ленинград, который за это время стал Петербургом. Ираклий остается в Тбилиси. Скоро у Даши рождается сын. Так начинается ее «обычная» жизнь в распадающейся стране.
В роман вплетены судьбы женщин, чьи книги переписывает Даша. Это эксцентричная полуавантюристка Каталина Хуановна (бывшая Катя) и немая певунья из горной азербайджанской деревушки Айдан, чья трагическая судьба занимает в книге едва ли не такое же важное место, как судьба самой героини, может быть, потому, что это связано с «кавказской тематикой». Рассказ об издательском бизнесе девяностых, об отношениях с начальством и авторами, об особенностях отечественного книгоиздания – это смех сквозь слезы. Любимая русская реакция на трагическое.
В оформлении обложки использована работа Екатерины Посецельской.
Литературная рабыня: будни и праздники - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Еще до того, как начали стрелять по полной программе, они с мужем отправили сына к родне, на другой конец города, а сами остались с Макиной парализованной матерью.
Когда пули стали залетать внутрь квартиры, они стащили парализованную женщину на пол и обложили матрасами и одеялами. Спустить ее по узкой винтовой лестнице во двор или в подвал они не могли, а на улицу, через парадное, выйти было уже невозможно. Мака все десять дней лежала на полу под грудой одеял и обнимала парализованную мать, которая не могла говорить, а только стонала и смотрела полными страданья глазами.
Помощи ждать было неоткуда. Соседи кто побросал дома и уехал, кто спустился в подвалы. Макин муж ползком пробирался во двор за водой. Кто-то из оставшихся соседей приносил им к черному входу еду. Но этого хватало только для больной. Когда все кончилось и Мака собирала одеяла и матрасы, на пол выпало несколько пуль.
Мы обнимаемся и, перебивая друг друга, рассказываем, как пережили эти десять дней. А в кровати, на свежих крахмальных простынях, лежит умытая и причесанная Макина мать. Она смотрит на нас, и слезы безостановочно катятся по ее щекам.
…Маро, моя маленькая смуглая Маро в неизменном черном платке, с тяжелыми сумками, перекинутыми через плечо на старом кушаке от платья, – она не приходит больше в наш двор. Ее нет ни через день, ни через два, ни через неделю.
…И вот мы с Ираклием стоим в зале ожидания аэропорта. Рейсы возобновились пять дней назад, и творится что-то невообразимое. Люди летят, стоя в проходе между креслами.
Нас толкают со всех сторон. Мы находим какой-то пустой угол возле окна, на втором этаже. Отсюда видно летное поле и самолеты, идущие на взлет каждые несколько минут. Ираклий загораживает меня спиной от толпы.
– Тут все наконец успокоится, я разберусь со всеми своими делами, и ты вернешься. Обещаешь? Или я прилечу и заберу тебя.
Я молча киваю и все думаю, сказать или не сказать? Мне страшно, потому что я не знаю, как он отреагирует и как я отреагирую на его реакцию. А я уже твердо решила, что должна улететь.
Потом я обнимаю Ираклия, обнимаю всю мою жизнь, которой, такой, никогда больше не будет; обнимаю мою шелковицу, растущую возле крутой лестницы, ведущей к Проспекту; обнимаю душистым июльским жаром пронизанные хвойные леса над городом; улицу, на которой я была так счастлива, – скоро ветви деревьев, растущих по обеим ее сторонам, покроются нежной листвой и сомкнутся шатром в вышине, но этого я уже не застану. Я улетаю в мир, от которого совсем отвыкла и который совсем отвык от меня. Зачем я делаю это, зачем?
Самолет поднимается, описывает круг и в течение нескольких минут летит вдоль города. Вот он, весь передо мной, омытый слезами моего отчаяния.
А потом я закрываю глаза.
Самолет мерно гудит. Слезы стекают по моим вискам – на шею, и я почему-то никак не могу их вытереть. Шее делается мокро и щекотно. И вдруг моторы замолкают. И наступает тишина. От ужаса я снова открываю глаза. И ничего не вижу, кроме тьмы кромешной. Вот так это, оказывается, бывает?
Но тут чей-то голос оповещает меня, что осталось еще двадцать минут. И наконец я вспоминаю, где я.
После короткой паузы чертов реактор опять начинает тихонько поскуливать. Удивительно тонкая машина: реагирует на душевные переживания. Шевелиться нельзя, на голову мою надет прозрачный футуристический шлем. Вот и лежу, умываясь собственными слезами.
Жизнь продолжается так долго, что, успев побыть литературой, опять становится жизнью.
Приехала. А меня, как говорится, не ждали. Пока я там, в Москве, литературные штудии проходила да на Кавказе военной подготовкой занималась, тут, в Питере, всё перетряслось-утряслось, все так называемые ниши давно заняты. А на дворе начало рыночной экономики, приватизация и прочие радости капитализма местного разлива. И крутись, как хочешь. И надо учиться дышать бедной кислородом атмосферой повседневности…
Живу в непрезентабельном районе на южной окраине города, в условно трехкомнатной хрущевке. Старенькую мою бабушку, мамину маму, родители взяли к себе. Квартира – на третьем этаже, лицом в тополиные утешительные объятья. Но объятья – с весны, а пока зима. Все зима и зима. Ничего, думаю. Должно же это когда-нибудь кончиться.
Поначалу мужчины в общественном транспорте и на улицах кажутся мне вялыми, невыразительными и будто даже слегка нездоровыми. Ничего, думаю. Наверное, я просто отвыкла. Может, это с ними от жизни: сначала перестройка и продукты по карточкам (в смысле по талонам, но здесь, в Питере, талоны по-блокадному называют карточками), потом – «кошмар, на улице Язов»…
Живу так вторую неделю. Ираклий звонит каждый вечер из корпункта. Его звонки напоминают репортажи с места боевых действий. Аэропорт, оказывается, опять закрыли через несколько дней после моего отлета. И в городе все еще постреливают.
– У нас тоже, – говорю я опрометчиво.
– Неужели и у вас? – обеспокоенно спрашивает Ираклий.
Сейчас он скажет: тогда какая разница, возвращайся назад. И я спешу уточнить:
– Нет-нет, просто представляешь, мне все время мерещатся выстрелы. Такие слуховые галлюцинации.
– Это бывает, – говорит Ираклий. – Месяца через два пройдет.
– А еще, представляешь, все время кажется, что потряхивает немного. Будто землетрясение. Странно, правда?
И ничего, на самом деле, странного. Землетрясений я там пережила несколько. И во время одного, самого страшного, мы с Ираклием как раз были в корпункте, на пятом этаже. Мальчики за столом возле окна резались в нарды. А мы с Шурочкой сидели на диване, пили чай и любовались их красивыми силуэтами, каждая – своим, на фоне золотистого полдня. Дальше, у самого горизонта, в мареве зыбились горы. И я сквозь профиль Ираклия как раз смотрела на них.
Вдруг линия горизонта вместе с головой Ираклия пошла вверх. Как на качелях. А потом плавно опустилась. И это же движение повторили чашки на столе. Одно дело, когда трясет снизу, это понятно. А тут земля, в прямом смысле, ушла из-под ног. Мальчики медленно подняли головы и повернулись в нашу сторону. И в это время горизонт опять покачнулся. Беременная на ранней стадии Шурочка издала душераздирающий вопль, а потом с криком «бежим!» подхватила сумку и первая ринулась к лестнице. Лифт мы игнорировали в целях безопасности. Весь город высыпал на улицы. Мы-то думали, что находимся чуть ли не в эпицентре, а оказалось, что это всего лишь эхо катастрофы, постигшей соседнюю горную страну… Вот с тех пор мне и стало мерещиться…
– Ничего, – произносит Ираклий на другом конце моей жизни. Голос звучит глухо, словно по дороге растворяется в разделяющем нас пространстве. А я собираю его, впитываю, как губка. И на это уходят все мои силы. И я опять не говорю о главном. И чем дольше я не говорю, тем меньше понимаю, как это сделать.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: