Наталия Соколовская - Литературная рабыня: будни и праздники

Зорин знакомит меня с хозяйкой фирмы. Регина – глянцевая молодая дама. Таких я вижу за рулем дорогих машин. Рядом обычно сидит лысый одышливый мужчина глубоко за сорок или молодой любовник-качок. Нет, что-то я туплю: за рулем, конечно, – сама.

Регина по-кошачьи щурится. Она уже прикинула, сколько стоит все, что надето на мне. Но сейчас это ей совершенно безразлично. При других обстоятельствах она еще сто раз подумала бы, прежде чем общаться со мной. Сейчас машинка в ее мозгу считает только деньги моего Почти-олигарха.

Узок круг и тонок слой. Я уже знаю, что эти милые господа навели обо мне справки. Сразу после моего первого звонка. Так что я могу совершенно спокойно оставаться тем, кто я есть. И не комплексовать. Я понимаю, что эти двое сейчас зависят от меня. И я знаю теперь, чт о испытываю в такой ситуации: три минуты азарта, немного беспокойства, немного любопытства и желание поскорее завязать со всем этим. Масса неведомых мне ранее переживаний. Просто гамма чувств. А так – жила бы и не знала, как это бывает.

Меня приглашают на экскурсию по фирме. Сотрудники в белых перчатках сдержанно-почтительно здороваются, показывают новейшую аппаратуру, матчпринты потрясающего качества. Регина старательно не смотрит на мой джемпер и улыбается тонким ртом.

Потом в кабинете Регина разливает чай, а Зорин как заведенный рассказывает о преимуществах, которые сулит сотрудничество с их фирмой. Что называется, прессует меня. А я все не спешу с ответом. С одной стороны – их услуги чрезвычайно дороги, а мне вдруг пришло в голову сэкономить моему Почти-олигарху деньги. С другой – они настоящие профессионалы, а я уже натерпелась с Валерой, и мне хватило. Я говорю, что дам окончательный ответ завтра.

Регина и Зорин прощаются со мной. Напоследок Регина, почти равнодушно глядя на меня своими матовыми, лишенными выражения глазами, интересуется, где я припарковала свою машину. Все-таки она не удержалась.

…Когда, с интервалом в две недели, из Финляндии приехали обе роскошные, альбомного формата, затянутые в праздничный целлофан книги, уже забылись и неприятности с Валерой, и капризы Фархада, и Валентинины козни, и нервотрепка с растаможкой. Осталась только радость преодоления и созидания.

Довольный Почти-олигарх спонсирует мою недельную поездку в Париж. А еще через месяц начинается финальный этап нашего сотрудничества – выборы.

Ванечка на выходные уехал к бабушке, а я вволю предалась послевыборному отчаянию. Тут-то и позвонил Томилин.

Он явился вечером с бутылкой и закуской: по моему голосу понял, что без этого не обойтись.

И вот на столе, кроме бутылки мартини и закуски, красуются Почти-олигарховы книги и газета. Две первые книги – красоты необычайной, чудо полиграфии – это Почти-олигархова автобиография с иллюстрациями Фархада и история становления фирмы. Третья – та же автобиография, но более дешевый вариант. Тираж он выкупил по отпускной цене в издательстве и полностью пустил на предвыборные цели: через почтовые отделения распространил на своем участке. Получилось по книжке на пять квартир. Почти-олигарх не сомневался, что его жизнеописание будут передавать из рук в руки. Четвертая – даже не книга, а брошюра на ту же тему. Потому что, подозреваю, никакой другой программы для вхождения во власть у моего Почти-олигарха, а теперь и Почти-депутата, не было.

Газета – пятый полиграфический продукт – то, на чем я обломалась.

…Номер удалось составить и сверстать за сутки. За эти же сутки была найдена типография. А на другой день вечером я, с кучей налички в сумочке, уже еду на служебной «газели» выкупать тираж. Проблема в том, что не хватает каких-то сопроводительных документов, и если машину с пачками предвыборных агиток остановит милиция, то мало не будет ни мне, ни Почти-олигарху. Совершенно не нужный и не понятный мне сюжет.

«Избушка, избушка, стань к лесу передом, ко мне задом, и немножечко наклонись…» А я так надеялась, что этот прием, который Почти-олигарх бесчисленное количество раз до совершенства отработал на своих подчиненных, не будет применен ко мне…

В сухом остатке от работы на Почти-олигарха – поездка в Париж, новый компьютер, плащик «а-ля свободный художник» (другой в моем гардеробе все равно не приживется) и опыт, который ни за какие деньги не купишь. Да только кому этот мой опыт нужен?

…И вот дружище Томилин сидит и утирает мои пьяные слезы.

– Да пошли ты к черту этого нефтяного маньяка! – советует мне Томилин. – А ты не пропадешь, не бойся. Я сейчас книгу заканчиваю, будет тебе редактура, и еще что-нибудь на литературную обработку найдем. Назад в издательство тебя с руками и ногами возьмут…

– Ага! Назад! Возвращаться! Как побитой собаке! На так называемую зарплату!

Мне не хватает воздуха, и я просто разеваю рот, как выброшенная на берег рыба, пока Томилин не вливает в меня очередную порцию мартини.

– А что, в алкоголички заделаться – лучше?! Ты посмотри, последние два месяца тебе как вечером ни позвони, ты уже тепленькая, расслабляешься после напряженного трудового дня у своего Почти… Это нормально, да?

– Нет, ну, Томилин, ну, скажи мне, ну, какого рожна ему во власти делать, ну, там ведь и без него все такие собрались, которые комплексы свои неизжитые реализовывают за народный счет… А я из-за него, подлеца, без такой работы останусь!

– Эта работа и так скоро закончилась бы. То, что он мог написать, он уже написал. И неоднократно издал с твоей помощью. Все, что тебе теперь светит, – это стать его референтом. Будешь сидеть в пресс-службе, осваивать профессию пиар-менеджера, создавать и продвигать его светлый образ… Дашенька, оно тебе надо? Ты же такая умница, ты еще столько чего сможешь сделать…

Ну да… Ему ли не знать, какая я. Он уже третью свою книгу издал, а в ней все еще чувствуются отголоски тех переписанных мной переводных романов. Но сейчас я совершенно не собираюсь цепляться к Томилину. После всего выпитого мне полегчало, образ Почти-олигарха перестал преследовать меня, и даже звону в ушах нашлось свое объяснение: назойливый звук производила я сама, мелко-мелко постукивая ножом по хрустальному бокалу.

Томилин осторожно вынимает нож из моей руки, я перевожу дух и возвышаюсь до некоторых обобщений.

– Томилин, послушай, а если создать для них, для этих, неудавшихся артистов, писателей и художников, что-то вроде государства в государстве… Ведь их же, тех, которые, в творчестве не реализовавшись, во власть рвутся, их же можно на ранних стадиях вычислять, путем тестирования. Нет, ты вспомни из истории. Их ведь за профнепригодность или в вуз не приняли, или оттуда поперли, а они еще кто росточком, кто лицом не вышел… А внутри-то кипит все, пассионарность их проклятая вкупе с комплексами… – Тут я бросаю взгляд на Томилина, вижу странное выражение, застывшее на его лице, и спохватываюсь: – Ты что, Томилин, тебя это не касается, как ты мог подумать… Ты вон какой большой вырос и, в общем, красивый даже… И талантливый… Книжки твои вон каким спросом пользуются, даже сериал по ним снимают. Я вот о чем толкую: понимаешь, надо в творческих вузах создать специальные места, чтоб таких, малосостоятельных, не отфутболивать, не обижать их, не делать так, чтоб они на весь мир озлоблялись. Пусть уж лучше их энергия в какое-никакое творчество уходит. Даже если это будет стоить налогоплательщикам новых затрат… Нет, правда, лучше бездарный драматург, чем талантливый тиран… Представляешь, они будут учиться на своих факультетах, заканчивать их с отличием, а те, кто посмеет намекнуть им, что они, в общем-то, не совсем того и их тут специально отсадили на отдельную грядку, чтоб общество от них в дальнейшем не страдало, так вот, все, кто на них косо или неуважительно посмотрят, пусть штраф платят в размере не знаю уж чего, потому что нечего своей заносчивостью подрывать национальную безопасность… – Я несу этот пьяный утопический бред, вдохновляюсь и постепенно обретаю душевное равновесие. – Представляешь, Томилин, как будет здорово: они сами пишут книги, сами их экранизируют и ставят по ним спектакли, сами рисуют декорации, сами играют, сами пишут рецензии… Такая субкультура… А чтоб они чего не заподозрили, все остальные граждане должны будут раз в месяц посещать их спектакли и покупать книги, можно даже для актеров гильдию поклонниц основать из «нормальных», если своих «ненормальных» мало будет… Не такая уж высокая цена за право всем остальным жить по-человечески… И такой «заговор посвященных» надо создать в каждом государстве. Представляешь, как улучшится международная обстановка! Конечно, и побочные эффекты могут возникнуть, но что-то я устала, а ты уж, Томилин, пожалуйста, додумай за меня эту мысль. Вы же, прозаики, умные. Вы же этот, как его, подвиг мысли практически каждый день совершаете, по мере сил. Ведь любую мысль надо еще до-ду-мать! За что я вас, прозаиков, и люблю. Ведь прозу писать – это как с лучиной горящей ходить по темным закоулкам и освещать их, ходить и освещать… А стихи – что… Расщепление атома… Полыхнул изнутри – и все… Иной раз и записывать лень, ведь уже все случилось…