Наталия Соколовская - Литературная рабыня: будни и праздники

Я представляю себе, как шла она быстро, не оборачиваясь, и остановилась, только когда селенье мужа скрылось за выступом горы. Она положила ковер на снег и долго терла занемевшие руки, а потом привязала ковер к спине, да так неудачно – намокшей от снега стороной. Это даже сквозь стеганую куртку чувствовалось. Но поправлять не стала, а почти бегом кинулась вниз по узкой, на ширину арбы, дороге, идущей серпантином вдоль ущелья.

Наверное, от страха Айдан начала напевать, сначала про себя, а потом, потихонечку, вслух. Голос ее не умер, он просто свернулся в кокон, и теперь, потянув за кончик шелковой нити, Айдан стала потихоньку разматывать его, и он оказался таким же прочным и живым, как шелковая нить.

И еще я представила себе, как доехала она до Мардакерта, как просидела всю ночь в зале ожидания, прижимая к себе ковер и боясь случайно заснуть, и как ехала потом в большом автобусе, каких отродясь в своих краях не видела, а видела только на фотографиях в газетах, и как смотрела в окно на жизнь, о существовании которой день назад и понятия не имела, и все удивлялась, какое здесь все другое, и люди одеты еще по-летнему, тогда как у них, в горах, уже совсем холодно.

Представила я себе, как, оказавшись в огромном столичном городе, Айдан боялась выйти из здания автовокзала, и все стояла, прикрывая лицо платком, потому что кругом было много чужих мужчин, и смотрела через запыленное окно на улицу, по которой ходило несчетное количество людей и ездили невиданные машины…

Может, так и простояла бы она до самой ночи, если бы какая-то пожилая женщина не подошла к ней и не спросила: «Деточка, заблудилась ты, что ли?»

Айдан смотрела на женщину поверх платка покрасневшими от слез и бессонной ночи глазами и молчала. Женщина повторила свой вопрос по-русски. Но на этом языке Айдан знала всего несколько слов и фраз, запомнившихся со школы. Тихонько всхлипывая, Айдан достала из сумки газетную вырезку. Прочитав, женщина с изумлением воззрилась на маленькую худенькую девушку, почти девочку: совсем дикая, а главное, немая – и в консерваторию?

– Так вечер уже. Все закрыто.

Слезы опять полились из глаз Айдан. Она стояла, прижав к груди ковер, и тихонько вместе с ним раскачивалась.

– Тебе есть где переночевать? – спросила женщина.

Айдан кивнула и показала головой в сторону зала ожидания.

– Все ясно. Пойдем. Сегодня переночуешь у меня, а там видно будет.

Женщина помогла Айдан пристроить на спину ковер, взяла ее за руку и вывела на улицу. Она даже не заметила, что первые несколько мгновений глаза у Айдан были закрыты от страха.

– Как тебя зовут?

Айдан попыталась ответить, но от волнения у нее ничего, кроме сильнейшего заикания, не получилось. Тогда она остановилась и достала из сумки выцветшую и вытертую на сгибах метрику. Женщина удивленно вскинула брови и рассмеялась, прочитав имя:

– Ну, надо же! А я – Айгюль, «лунный цветок». Будем считать, что мы – землячки.

В лифт Айдан отказалась входить наотрез. В туалете долго изучала строение сливного бачка. В ванной крутила ручку душа и смеялась, глядя на дождик, идущий из дырочек. Потом, умытая, накормленная, в чистом халате, который выдала ей Айгюль, она сидела на полу перед телевизором, поминутно всплескивала руками, что-то мурлыкала себе под нос и совершенно не слышала, о чем говорила Айгюль с соседкой, тоже немолодой женщиной по имени Леночка. Впрочем, если б и слышала, то ничего не поняла бы: они говорили по-русски.

– Представляешь, проводила я своих гостей, собираюсь ехать домой, вдруг вижу, стоит у окна, я даже не поняла со спины кто – не то девочка, не то старушка, одета не лучше какой-нибудь нищенки с Кубинки, лицо платком закрыто до глаз, в ковер вцепилась и смотрит на улицу. Минут десять я за ней наблюдала, потом подошла. Она вроде в консерваторию приехала поступать. Это немая-то…

– А послушай, вроде и не немая. Напевает что-то. И какая красавица… Глаза в пол-лица, а волосы…

– Похоже, сбежала она от родителей или от мужа…

– Да что ты, Гуля, какого мужа? Она девочка совсем.

– Не такая и девочка, по метрике ей семнадцать почти.

И они опять принялись смотреть на Айдан, которая, словно статуэтка, сидела на полу по-турецки и не сводила глаз с телевизора.

– А что, пусть пока у меня живет. Элька с мужем в России, работа у них, вряд ли они сюда вернутся. Пусть живет. Полный шкаф Элькиных вещей остался. Не модные уже, конечно, но ты же видела, в чем она приехала… Замуж я больше не собираюсь. Сама знаешь: как сбежал мой подлец Ильяс с той инспекторшей, так мне больше никого и не надо, перегорело все… А ковер… – перескакивая с мысли на мысль, рассуждала вслух Айгюль… – Леночка, знаешь, что это за ковер? Такие в начале века в Гяндже ткали. У нас в музее похожие висят… Откуда он у нее, интересно…

Ночью Айдан не сомкнула глаз. Ей было душно, она впервые спала в каменном доме. Да еще мешал звук проезжающих внизу машин.

Утром Айгюль дала ей одно из платьев своей дочери, тут же, на Айдан, восхищенно озирающей себя со всех сторон в зеркале, ушила его в боках и сказала, что в музыкальное училище они пойдут вместе. Ковер, стоявший в прихожей, Айдан, несмотря на протесты хозяйки, взяла с собой и всю дорогу несла его, прижав к животу, словно заслоняясь им от окружающего мира.

Директриса училища, красивая полная дама, пригласила их в кабинет. Айгюль вкратце рассказала о вчерашнем знакомстве с Айдан и старой газетной вырезке. Теперь настала очередь Айдан.

Она стояла посреди кабинета, сжимая в объятиях ковер. Она сжимала его так, что у нее побелели костяшки пальцев, и молчала. Пауза явно затянулась. Директриса ждала, теряя терпение. Тогда Айдан собрала все силы, которые у нее были, зажмурилась, вдохнула полной грудью и почувствовала, как внутри у нее что-то взорвалось…

Она пела без слов свою любимую мелодию, одну из тех, которые слышала по маленькому транзисторному приемнику, стоявшему среди всякого хлама на полке в Юсифовом сарае, где она проводила почти все летние вечера и ночи. Она сотни раз повторяла про себя эти прекрасные, до исступленных слез доводящие звуки, и оттого, что мелодия долго оставалась внутри Айдан, впитывая все ее страдания и надежды, и ни разу не выплеснулась наружу, она словно обрела новую силу и новые краски.

Через пять минут в кабинете директрисы собрался весь преподавательский состав училища. Айдан заставили пропеть ее небогатый репертуар, состоявший из нескольких оперных арий и нескольких народных песен. В довершение всего Айдан спела историю своей жизни. Но получилась эта история намного короче самой короткой из пропетых ею мелодий. Ведь и жизни-то почти никакой у нее еще не было.