Наталия Соколовская - Литературная рабыня: будни и праздники

А под конец она пропела, что хочет подарить им этот старый, но, наверно, очень дорогой ковер, только пусть они ее не отсылают назад, в горы, потому что она туда все равно не вернется, а, завернувшись в этот самый ковер, утопится в море, про которое ей однажды рассказывали и которое, говорят, здесь совсем рядом.

Вечером Гуля и Леночка пили чай, изредка поглядывая на Айдан, опять замершую перед телевизором, и разговаривали.

– Никому ее не отдам, – говорила Айгюль, разминая в розетке еще прошлогоднее, чуть засахарившееся айвовое варенье. – А если сунутся, в милицию обращусь, за то, что измывались над ребенком. И никакой он ей не муж вовсе. Не расписаны, как полагается, значит – не муж. Пусть только сунутся, здесь им не горы.

И Айгюль воинственно сдвигала черные брови, и без того почти сросшиеся на переносице.

– Гулечка, а что будет, если в училище ее не возьмут? Когда обещали ответить-то? – Леночка опасливо поглядывала в сторону Айдан, совсем позабыв, что та все равно не понимает по-русски.

– Завтра опять идем туда. Еще как возьмут. Они там рты пооткрывали, когда она запела. Особенно эту, «Каста Диву». Директриса аж прослезилась. Сказала, сама в министерство пойдет просить. А живет пусть у меня, я ее пропишу как свою дальнюю родственницу. Одной мне в этих двухкомнатных хоромах все равно скучно. А если уж совсем с училищем не получится, тогда надо думать, куда ей пойти учиться, у нее же три класса всего, она и читает-то до сих пор по складам… Если ко мне, в музей, так только уборщицей работать, без образования-то…

– Нет-нет, ей учиться надо… А я вот Сережу моего спрошу. У них и школа вечерняя есть, и профессию можно будет получить… Сереженьку там любят. А уж после смерти Саши… – И Леночка незаметно для самой себя тихонько заплакала, как случалось всегда, когда она вспоминала умершего два года назад от лейкемии мужа, главного инженера нефтеперерабатывающего комбината, на котором теперь работал ее сын.

Тогда Айгюль достала из буфета домашнюю вишневую наливку, и, пока Айдан как зачарованная смотрела на экран телевизора, они с Леночкой сидели и вспоминали все тридцать лет, прожитые ими бок о бок, начиная с того дня, когда Саша, потомственный инженер-нефтяник, чей дед работал на Бакинских нефтепромыслах еще у братьев Нобелей, привез из командировки в далекий город Ленинград синеглазую Леночку. И дальше, год за годом, перебирали все радости и горести, которые случилось пережить им в их одинаковой планировки квартирах, расположенных на одной лестничной площадке пятого этажа семиэтажного дома, стоящего на пересеченье улиц с именами двух русских классиков, отродясь в этих местах не бывавших, но вполне пригодных для обозначения имперского присутствия.

Прошел год, в течение которого Айдан каждое утро отправлялась в музыкальное училище, а потом на занятия в вечернюю школу. Начиная с зимы два раза в неделю Леночкин сын Сережа возил Айдан на машине к лучшему в городе логопеду, а по выходным Айдан приходила к Леночке учиться русскому языку.

Одно время Айдан даже стала местной знаменитостью: о «поющем Маугли» написали несколько местных газет. Правда, помимо радостного ажиотажа среди соседей и соучеников Айдан, это имело еще одно, гораздо менее приятное, но вполне ожидаемое последствие.

Как-то, в самом начале весны, в училище, прямо к директрисе явился худой жилистый мужчина, по одежде и обожженному солнцем лицу – горный житель, и стал требовать назад свою сбежавшую жену.

Через минуту все училище уже знало о его приходе. Директриса вызвала милицию. Незваного гостя выпроводили, а когда он попытался качать права, пригрозили статьей за растление малолетних.

Мужчина про статью ничего не понял, но ему быстро и доходчиво растолковали, что к чему. Он сначала удивился, а потом испугался: там, в горах, о советском законодательстве мало что знали. А сейчас, в городе, оно пришлось как нельзя кстати.

Юсиф несолоно хлебавши ретировался. Хватились Айдан. Но ее нигде не было, а на зов она не откликалась. Тогда позвонили на работу Айгюль. Пока та, не дождавшись автобуса, бежала, хватаясь за сердце, от своего музея до училища, Айдан обнаружили в чулане, где хранились старые или нуждавшиеся в ремонте инструменты. Айдан сидела в самом темном углу между арфой и контрабасом и ни за что не хотела выходить.

Когда запыхавшаяся Айгюль влетела в чулан, Айдан кинулась к ней, как загнанный звереныш, упала на колени, вцепилась в подол ее платья и только нечленораздельно что-то мычала, давясь слезами. Наконец она поняла, что никто выдавать ее бывшему мужу не собирается, а наоборот, все встали на ее защиту, и немного успокоилась, но сказала, что без Сережи из здания ни за что не выйдет. Тогда Айгюль принялась звонить Леночке, а та в свою очередь на работу сыну. И через двадцать минут Сережина старая, отцова еще, «Волга» притормозила возле училища.

Айдан, почувствовав себя в безопасности, вышла, сопровождаемая Айгюль и Сережей, из училища, зажмурившись, пробежала несколько шагов по тротуару до машины и быстро скользнула на заднее сиденье. Но беспокоилась она зря: Юсифа уже и след простыл.

В конце сентября Айгюль и Леночка вместе занимались важным делом – очередными заготовками на зиму. Это был третий этап «большой заготовительной кампании». Первый прошел в июне, когда мариновались на зиму овощи и варилось вишневое варенье. Второй этап наступал в августе, когда варили инжир. Теперь была пора кизила. А в октябре приходила очередь айвы.

Этот многоступенчатый ритуал повторялся из года в год и доставлял обеим женщинам удовольствие размеренной отлаженностью совместных действий и каким-то добавочным, кроме прямого утилитарного, смыслом. Сейчас они сидели на Леночкиной кухне и перебирали кизил, принесенный утром с базара.

Полдень выдался жарким, окна были открыты на обе стороны, то есть на узенькую, мощенную булыжником улицу имени одного классика и шумящую кронами пирамидальных тополей и проезжающих автобусов – имени другого.

Полновесные, налитые светом и соком, сами похожие на ягоды кизила, осы залетали в кухню и лениво кружили над столом. Айгюль и Леночка не обращали на сытых, неназойливых ос внимания, а затверженными движениями машинально делали свою работу.

Обе молчали, только изредка посматривали друг на друга и на медленно закипавший сироп и чему-то тихо улыбались. Эта игра в молчанку длилась уже неделю.

Сегодня Айгюль не выдержала:

– Как думаешь, когда это началось?

Леночка даже не поинтересовалась, что имеет в виду соседка, потому что тайные их мысли давно двигались в одном направлении и суть вопроса была ей понятна до самого недальнего донышка.

– Может, после Нового года? Помнишь, Сережа двенадцать с нами встретил, а потом к друзьям ушел, так она грустная какая была…