Михаил Сухачев - Дети блокады

Мальчик выскочил на Киевскую и вдоль стен домов пошел в сторону Витебской железной дороги, каждый раз пригибаясь, когда сзади раздавался очередной взрыв. Он специально сделал крюк на Расстанную, чтобы взглянуть на дом Пожаровых, куда он заходил вместе с Эльзой. Тут ничего не изменилось с тех пор. Булочная, возле которой Эльза потеряла карточки, выглядела еще печальнее, потому что все деревянные детали, даже плинтусы пола и дверные косяки были тщательно выломаны на дрова.

Витька машинально поднялся по лестнице Эльзиного дома и постучался в дверь квартиры Пожаровых. И когда по ту сторону раздались шаркающие шаги, он испугался, что сейчас столкнется с Марией Яковлевной, страшной, худой, несмотря на тепло, замотанной в тряпки и похожей на бабу-ягу. Но ноги отказывались двигаться. Он только чуть отступил.

Не спрашивая: «Кто там?», дверь открыла девушка в не по росту большой гимнастерке, без ремня, широкой юбке защитного цвета и шлепанцах на босу ногу. Она было начала застегиваться, но, увидев мальчика, остановилась и только закинула за спину наполовину заплетенные косы.

– Ты что, за мной, из жэка? – быстро спросила она.

– Не, я сам. Хотел навестить. Тут жили Пожаровы, – смутившись, ответил Витька. – А вы им родственница?

– Нет. Меня переселили с Касимовской. Знаешь такую?

– Знаю, это возле Вол ковки.

– Правильно. Да ты проходи, – спохватилась девушка, отступив в сторону и продолжая рассказывать. – Наш дом был деревянный, его по постановлению Ленсовета разобрали на дрова, а нам дали ордер сюда…

Витька шел по полутемному коридору к той комнате, в которой был всего один-единственный раз, и снова тревожное чувство заставило его насторожиться: он очень боялся увидеть возле «буржуйки» сгорбленную Эльзину мать. Он приоткрыл дверь, остановился. «Буржуйка» стояла на прежнем месте, но возле нее никого не было. Мальчик вошел в комнату.

– Когда мы с мамой въехали, квартира уже была пустой. Дворничиха говорила, что здесь жили дочь с матерью, но им не повезло: девочка пропала без вести, ее отец погиб на фронте, мать отравилась угарным газом. Рано закрыла печную заслонку. Ты их знал?

Витька согласно кивнул и хотел было рассказать о своем знакомстве с этой семьей, но девушка продолжала:

– Потом оказалось, что хозяин квартиры не погиб. Месяц назад, когда мы только поселились, он приходил сюда, рассказал, что где-то на переправе его рота попала под бомбежку. Многие погибли, а его взрывной волной отбросило в воду. Пожаров вынырнул и едва успел залезть на понтон, как другая бомба разнесла переправу на части. Ему попал осколок в спину. Так на этом понтоне в бессознательном состоянии его унесло течением далеко от места переправы. Очнулся он уже в полевом госпитале. И вот с эшелоном подарков из Омска ему удалось приехать в Ленинград. Когда он узнал о гибели семьи, едва не потерял сознание. Плакал навзрыд, когда увидел в коридоре на вешалке красную с белой кисточкой испанку дочери. Он взял ее с собой. Вот такие-то дела… – закончила она рассказ, а потом вдруг спросила: – А ты тоже не знал, что они все, то есть не все, а мать и дочь, погибли?

– Эльза, то есть дочь, не погибла, – тихо сказал Витька. – Она в детском доме, здесь недалеко, на Воронежской.

– Да что ты?! – всплеснула девушка руками и прижала их к лицу. – Как же так получилось, что никто не знал об этом в доме? Да ты-то откуда знаешь? Ты тоже детдомовский?

Витька смутился и не смог ответить, им, чей он.

– Не, я был в детдоме, а потом… А сейчас опять… – Он окончательно запутался.

– Беспризорный? Сбежал из детдома? – допытывалась девушка. – Где ты живешь? Не воруешь ли?

– Ничего я не ворую, – с обидой ответил Витька и, решив, что лучший выход из положения – это уйти, повернулся и пошел к двери.

– Постой! Я должна знать. Я член комиссии по выявлению беспризорности в Московском районе.

– А я живу на Петроградской стороне, – проговорил мальчик уже у двери комнаты.

– Ну ладно, не сердись. Надо узнать, не оставил ли отец девочки свой адрес у дворничихи. Пойдем со мной.

Она быстро, не стесняясь присутствия мальчика, натянула чулки в резинку, такие же, в каких сам Витька ходил до самого начала войны, сунула ноги в большие красноармейские ботинки, накинула шинель и, на ходу застегиваясь, пошла к выходу.

Комната дворничихи под лестницей оказалась открытой, но пустой. Девушка вошла в одну из квартир на первом этаже и через минуту вышла еще более опечаленная, чем ранее.

– Дворничиху вчера убило бомбой. Я два дня работала в Парголово по сбору хвои и не знала. Всё. Оборвалась последняя надежда. Что же нам делать?

– Я пойду, мне некогда, – хотел отделаться от нее Виктор.

– Куда? Надо бы девочке сказать, что отец ее жив. Как ты думаешь?

Он никак не думал. С Эльзой он встречаться не собирался, чтобы не осложнять дело с отъездом на фронт, и потому неопределенно пожал плечами.

– Ты говоришь, она на Воронежской? Пойдем туда.

Чем ближе они подходили к детдому, тем сильнее Виктора охватывало волнение. Сейчас, когда был убран снег, трупы, мусор и нечистоты, улица казалась шире, а дома выше и светлее. Многое изменилось за это короткое время. Исчезла деревянная ограда Большого сада, а вместо деревьев торчали высокие пни. Бросался в глаза развороченный снарядом угол школы, под самой крышей.

Они поднялись на второй этаж в кабинет директора детдома.

– Здрассьте, Нелли Ивановна, – произнес Витька.

– Здра-авствуй, – протяжно произнесла директор. – Батюшки! Неужели это ты, Стогов Виктор? Пропащая душа! Откуда ты объявился? Где вы его отыскали? – обратилась она к девушке.

– Да нет, я его не искала, и это он меня сюда привел, – ответила девушка. – И вообще, я пришла к Пожаровой. Как ее зовут? – обернулась она к мальчику.

– Да, Нелли Ивановна, у Эльзы отец жив, он снова воюет, – вмешался Витька.

Вдруг дверь кабинета распахнулась, и на пороге появилась Эльза.

– Витя! – вскрикнула она, прижавшись к косяку двери, но вдруг побледнела и стала медленно опускаться на пол, потеряв сознание.

Все кинулись к ней, а Витька не мог шевельнуться. Он вспомнил, как уже однажды в лагере из-за него Эльза лишилась чувств, а его за это выдрал брат Андрей, работавший пионервожатым.

– Ничего, пройдет, – как бы оправдываясь, говорила директор, помогая уложить девочку на кушетку. – У нас все волнения кончаются обмороком. Проклятая война! Дети из-за нее страдают больше, чем взрослые. – Нелли Ивановна несколько раз провела ваткой, смоченной нашатырным спиртом, возле носа Эльзы.

Девочка вскоре открыла глаза. Настороженно она смотрела только на Виктора.

– Ну что ты, глупышка? – с улыбкой обратилась к ней директор. – Видишь, вернулся твой шалопай и принес хорошую весть. Только ты не волнуйся, сейчас тебе всё расскажут.