Сергей Григорьев - Александр Суворов

После первой же дневки батальон преобразился. Батальонный, пропустив солдат, вернулся с адъютантом в карете обратно, ротные командиры, все обер– и унтер-офицеры сели в ямские возки и поскакали вперед на тройках с колокольцами. Вслед за тем солдаты достали из саней извозчичьей роты кто валенки, кто душегрейку, кто башлык, кто овчинный полушубок, кто суконные рукавицы, кто варежки. У многих на головах появились вместо треугольных шляп бараньи шапки, у кого не было шапок, те обвязались поверх шляп бабьими платками.

Извозчичья рота ушла с дневки вперед, а за ней двинулся кое-как, вразброд, батальон; роты, взводы и отделения скоро перепутались. Суворов, нахлобучив шляпу, засунул руки в узкие рукава плаща, пошел вначале быстро, чтобы согреть ноги, обутые в сапоги, и оказался далеко впереди батальона. Привыкнув с детства ездить на коне, он никогда не ходил много и не знал, что значит сыпучий снег на плохо укатанной дороге. Ноги согрелись, но в левом сапоге сбилась портянка. Следовало, хоть и в мороз, переобуться. Дорога пошла лесом. Суворов огляделся. Обоз, шедший впереди батальона, скрылся, оставив на снегу глубокие следы и конский помет. И батальона за поворотом дороги не было видно. Суворов сел на пенек, чтобы переобуться. Сапог заскоруз на морозе и не поддавался.

– Что, уж с копыльев сбились? – услышал Суворов над собой насмешливый вопрос.

Подняв голову, он увидел незнакомого семеновского солдата с седыми усами. Глаза его дружелюбно искрились из-под насупленных бровей.

– Помоги, братец! Не могу сапог стянуть.

– Извольте. Держитесь крепче за пенек… Хоп!

Солдат сдернул сапог с ноги Суворова. Пока Александр перекручивал портянки, солдат мял сапог голыми руками и дышал в голенище, приговаривая:

– А я-то гляжу – отважно шагаете: как бы одного в лесу волк не съел. Чего же пошли с нами – и отбились. В народе теплее. Держите-ка сапожок. – Солдат подышал еще в голенище и подал сапог Суворову.

Обувшись, Александр сказал:

– Спасибо! Как тебя звать, какой роты?

– Звать меня, господин капрал, Сидоров, роты тринадцатой. Глядите, ушли мы от товарищей, а они нас настигли. Братцы, давайте нам с господином капралом теплое место!

Солдаты на ходу расступились, и Сидоров с Суворовым очутились в середине. Батальон шел широкой просекой в облаке морозного пара от дыхания и табачного дыма носогреек [72]. Шли, тесно сплотясь. В тесноте можно идти только в ногу.

Само собой вышло так, что сильные очутились впереди и утаптывали снег следующим за ними. Кто плохо одет да послабее, оказался в середине, охваченный стеной тепло одетых товарищей, а позади батальон прикрывался от ветра самыми богатыми солдатами. Они шли лениво в тяжелых тулупах.

Суворову сразу сделалось теплей. Близился вечер. Мороз креп. Солдаты подогревали себя перебранкой. Слабые бранили сильных за то, что те скоро идут, сильные слабых – за то, что не дают идти быстрее. Солдаты в казенных плащах бранили тех, кто был одет в меха, «господами», а те, в свой черед, обзывали их «пропойцами». Доставалось и унтер-офицерам, ускакавшим вперед на почтовых, и фурьерам (они всегда с извозчиками первые в тепле), и командирам, и Апраксину.

Шаг разладился, дружное шествие распалось, батальон опять начал растягиваться по дороге. Ледяной ветер снова забрался под полы суворовского плаща и выжимал из глаз Александра колючие слезы.

Сидоров молча шел рядом с Суворовым, не выпуская из стиснутых зубов давно погасшую трубку.

Тринадцатую по счету роту полка по совести надо бы звать первой. Она состояла из старых солдат, хранивших воинские традиции участников петровских баталий, – они-то и являлись хранителями славных преданий полка. Поглядывая на Сидорова искоса, стремясь с ним равняться шагом, Суворов гадал, сколько же тому лет. Не менее пятидесяти, наверное, а он крепок, статен и вынослив.

Батальон растянулся. В сумерки откуда-то пахнуло соломенным дымом. Лес оборвался. На холме открылась небольшая деревенька. Около нее в дыму костров с навешенными над огнем котлами копошился народ. Виднелись сани с поднятыми оглоблями, распряженные кони извозчичьей роты.

Солдаты с криком и свистом побежали к деревне. Из волоков изб тянул дым: фурьеры позаботились о тепле для товарищей. У дверей болтались цветные флажки, показывая, кому где отведен ночлег.

Но никто не смотрел на них. Солдаты врывались в распахнутые двери изб и тотчас наполняли их. Деревенька не могла вместить и половину батальона. Когда Суворов с Сидоровым подошли к первой избе, в нее нельзя было уже втиснуться; то же и во второй, и в третьей, и во всех остальных.

Сидоров с суровой усмешкой сказал:

– Попробуйте, господин капрал, распорядитесь. Здесь вы один начальник.

Он отошел к костру, набил трубку и закурил от уголька.

Между тем к избам подтянулся хвост батальона. Среди отставших были обмороженные. Солдаты теснились к кострам. Суворов увидел солдата в форменном плаще, с головой, обмотанной посконной [73]тряпкой. Его поддерживали двое товарищей: у него одеревенели ноги. Тусклый взор солдата встретился с глазами Суворова, и на его лице появилась улыбка.

– Да ведь это господин капрал!

Александр узнал солдата своего отделения, Петрова, весельчака и плясуна.

Суворов рассмеялся:

– А ты, Петров, сплясал бы, а то без ног будешь!

– Ох, ноженьки мои резвые пропали! – повисая на руках товарищей, заголосил Петров.

Внезапная мысль блеснула в голове Суворова, и сразу пришло озорное решение:

– Не унывай, Петров! Еще спляшешь, и я с тобой!

Суворов кинулся к саням и выхватил из-под морды коня охапку сена. Приказав двум товарищам стать у стены избы, Суворов взгромоздился на спины солдат и плотно закрыл сеном волок избы. Изнутри послышались крики: изба сразу наполнилась дымом. Из избы посыпался народ.

Петров закричал:

– Выкуривай из всех изб дармоедов!

Предложение понравилось. Со смехом, забыв усталость, слабые принялись выкуривать сильных изо всех изб.

– Семеновцы, стой! Срам какой! Дорвались до тепла, товарищей забыли! Идите к каптёру [74], берите топоры – дрова рубить! Скорей согреетесь! – распорядился Сидоров.

– А там и каша! – прибавил Суворов.

Солдаты выбрали у каптенармуса инструмент.

В лесу весело застучали топоры. В избах из открытых волоковых окон снова потянулся дым. Слабые наполнили избы кашлем, чиханьем и стонами. Суворов приказал растирать обмороженные руки и ноги. С Петрова скинули сапоги и посадили на скамью ногами в ушат с ледяной водой.