Николай Брусилов - Легковерие и хитрость

Однако ж боясь, чтобы в первые дни разрыва Эмилия не нашла случая обличить его коварства, Эдмон будто против воли согласился на отъезд Эраста. Чрез два часа лошади были готовы, Эраст, оставя записку к Эмилии, сел в коляску и поехал в деревню Эдмона.

Эмилия долго дожидалась Эраста между страхом и надеждою. Зная хитрый нрав Эдмона, она опасалась, чтобы он не переменил его мыслей. Наконец получает она записку следующего содержания: «После известного Вам происшествия, мы не можем жить вместе. Я не хочу, чтобы разлука наша навлекла некоторую расстройку в вашем состоянии, – оставляю вам мой дом и назначаю ежегодного содержания пять тысяч рублей. Простите, вы меня больше не увидите. Эраст».

Кто может описать удивление и горесть несчастной Эмилии? Ей оставалось еще одно средство: ехать к Эрасту и уверить его в своей невинности. Она то и сделала, но ей сказали, что он час тому назад уехал неизвестно куда.

Это был новый удар для чувствительной Эмилии, она не хотела оставаться в доме мужа своего, жить его доходами и решилась с маленьким сыном своим ехать к отцу, где она провела лучшие лета жизни, не в изобилии, но в невинной простоте, в совершенном спокойствии. Приготовившись к отъезду, она взяла сына своего на колени. Слезы ее лились на грудь невинного младенца, который, обняв ев! ручонками, казалось, говорил ей: «Маменька! Не плачьте, еще есть на земле творение, которое вас любит более всего на свете!»

– Бедное дитя! – сказала Эмилия. – Ты не знаешь, что в сию минуту получаешь величайшее из несчастий, теряешь отца! Бедная сирота! Что будет с тобою? Сирота? Что я сказала? Нет, ты не будешь сиротою, у тебя есть еще мать, которая будет жить только для тебя.

Эмилия не могла говорить более от слез и рыдания. В самое это время входит Эдмон.

– Эмилия! Вы плачете? – сказал он.

– Эти слезы, – отвечала Эмилия, – должны быть вам известны. Вы виновник их и некогда дадите в них отчет пред лицом бога.

– Эмилия, я вас не понимаю!

– Скажите, где муж мой? Возвратите отца этому ребенку и мне мужа.

– Я не знаю…

– Злой человек! Неужели ты позавидовал счастию людей, которые любили тебя искренно? Мы несчастны; но кто ж виновник нашего несчастья? – Тот, которого мы почитали другом! Зачем вы пришли сюда? Ругаться моим несчастьем или радоваться успеху вашей злобы? Если эти горючие слезы приятны для вашего сердца, то пейте их и утолите свою жажду. Ах! Избавьте меня вашего присутствия, оно тягостно для невинного сердца!

– Я бы оскорбился вашими упреками, – сказал Эдмон, – если бы их заслуживал. Эмилия, выслушайте меня.

– Несчастье семейства, – сказала Эмилия, – несчастье этого младенца, лишенного отца чрез вас, довольно говорит в ваше оправдание.

– Чрез меня? Эмилия, я говорю вам еще, что я вас не понимаю.

– Не понимаете? – сказала Эмилия. – Разве не вы вселили в Эрасте мысль о моей неверности? Не вы ли уверяли его в страсти моей к Милону, тогда когда сами имели дерзость открыться мне в любви?

– Эмилия, – говорил Эдмон, – теперь я вижу, что мы оба грубо обмануты. Я ни слова не знаю о Милоне. Эраст нынче мне сам сказал об этом; я старался истребить в нем такую мысль, говорил по собственному опыту, но советы мои действовали худо, и Эраст оставил меня. Я приехал вас уведомить об этом. Дайте мне кончить. Теперь я знаю причину его поступка – не добродетель ваша была в подозрении, не я старался разлучить вас. Нет! Клянусь вам моею честью! Узнайте, что Эраст влюблен в Эйлалию и оклеветал и вас и меня для того, чтобы иметь предлог к разводу с вами. Конечно, эта выдумка доказывает его хитрый нрав, которого ни вы, ни я не могли заметить прежде. Теперь вы видите, что я невинен, – возвратите мне дружбу вашу, столь для меня драгоценную, и верьте, что я для оправдания себя в глазах ваших все меры приложу возвратить Эраста в ваши объятия.

Эмилия с терпением выслушала Эдмона.

– Не думайте, – сказала она, – найти во мне столько легковерия. Эраст поступил со мною дурно, но я уважаю его и вы никогда не успеете поселить во мне ненависти к нему. Я знаю его сердце, оно пылко, но не склонно к пороку. Вы оклеветали меня, нарушили мое спокойствие и хотите еще очернить в глазах моих мужа, которого я люблю…

– Эмилия…

– Нет, довольно! Я узнала изверга, тигра в образе человека и более не хочу его видеть. Оставьте меня и не заражайте воздуха, питающего невинность.

– Эмилия! Я оставлю вас, но не кляните меня, я не заслуживаю ваших упреков. Клянусь, что я невинен. Ах! Мог ли я желать вам зла, когда сердце мое пылает к вам любовью? Эмилия! Еще раз у ног ваших клянусь в любви моей. Сжальтесь над несчастным, который еще в первый раз чувствует сей пламень в груди своей… Боже мой! Я не знаю, что я говорю, что я делаю… Эмилия! Одно слово, один взгляд – и Эраст будет опять ваш…

– Он здесь! – сказал Эраст, войдя в комнату. – И здесь для того, чтобы наказать вероломство друга!

Кто может выразить удивление Эмилии и Эдмона?

– Боже мой, – закричала Эмилия, – Эраст! Ты опять мой!

– Ты опять моя! – сказал Эраст обнимая Эмилию. – А ты, бесчестный человек, что скажешь теперь в свое оправдание?

– В самом деле, – сказал Эдмон, не могши скрыть своего смущения, – я кажусь пред тобою виноватым, но мой друг…

– Злодей! – сказал Эраст. – И ты смеешь называть меня другом! Я, невинная жертва твоего коварства, следуя советам твоим, уже оставил город; но невольное чувство, которого я победить не мог, влекло меня сюда. Приезжаю – и вижу не Милона, но тебя на коленях пред женою моею. Разве не слыхал я…

– Мой друг, – сказал Эдмон, – тебе показалось…

– Прочь, изверг! – закричал Эраст. – Прочь! И не доводи меня до необходимости наказывать твое предательство.

Эдмон еще хотел оправдываться, но, видя, что уже это поздно, уехал, разгласил по городу о несогласиях Эраста и Эмилии и прибавил множество анекдотов насчет добродетели Эмилии. Свет, любя злоречие, ему верил. Но Эмилия и Эраст своею добродетельною жизнью заставили умолкнуть злобу. Эраст впоследствии жизни своей имел много приятелей, но не искал уже друзей и часто говорил, что добрая жена есть лучший друг на свете.