Алексей Писемский - Сергей Петрович Хозаров и Мари Ступицына

– Позовите и его: он хороший человек, только знаете, этакий деревенский, груб немного на словах.

– Ну, и то дело, – зла не надобно помнить.

– А музыканта позовете? – спросила Татьяна Ивановна не совсем твердым голосом.

– Непременно; как же могу я его не позвать? Это было бы, кажется, низко и неблагородно с моей стороны.

– Он прекрасный человек и вас чрезвычайно любит. Ревнует даже меня к вам.

– Скажите, какой Отелло, – сказал Хозаров с улыбкой.

– Вы, мужчины, все таковы… Что же у вас будет на вечеринке?.. Когда думаете, так уж время приготовляться.

– Да, это правда. Впрочем, я большого не думаю: подать сперва чай, потом сварю жженку, а тут можно подать мороженое и какие-нибудь фрукты.

– Ой, не годится… совсем не годится… вовсе будет не по гостям вечер. Это ведь хорошо для каких-нибудь модных дам, а этим гораздо будет приличнее велеть приготовить чаю с ромом, да после велеть подать закуску с водкой и винца побольше.

– Но это будет как-то гадко, пошло… что-то такое купеческое.

– Вовсе не купеческое, а так, как обыкновенно между мужчинами.

– Нет, почтеннейшая, между мужчинами другого сорта это бывает не так; но, впрочем, хорошо… будь по-вашему; однако все-таки без шампанского нельзя.

– Ну, шампанское, конечно, будет очень прилично.

– Итак, почтеннейшая, первоначально отправляйтесь и возьмите, сколько по вашему соображению нужно будет, вина и извольте готовить чай, а я между тем пойду сзывать братию, и вот еще «стати: свечей возьмите побольше, чтобы освещение было приличное, я терпеть не моту темноты. A propos [15]: мне пришла в голову счастливая мысль! По всем нумерам таскаться и всякого звать особо – скучно, да и не принято в свете, а потому я всем этим господам напишу пригласительные записки, как обыкновенно это делается.

– Что же, можно и так, – сказала Татьяна Ивановна. – Ах, Сергей Петрович, как я вот посмотрю на вас, живали вы, видно, в богатстве, видали вы людей.

– Да, почтеннейшая моя, живал и видал людей, да и опять так заживу… Однако скажите мне имена и фамилии этих господ: на адресе надобно будет означить имена их и фамилии.

– А как их фамилии-то. В первом нумере: сибарит – Виктор Прохорыч Казаненко; во втором – Семен Дмитрич Мазеневский; в третьем… этого вы знаете, – Ферапонт Григорьевич Телятин; в четвертом уж и позабыла, да! Черноволосый – Разумник Антиохыч Рушевич, а белокурый – Эспер Аркадьич Нумизмацкий. Но, впрочем, лучше бы вы не приглашали их… неприятный такой народ.

– Нельзя, почтеннейшая, этого между порядочными людьми не принято: если приглашать, так приглашать всех. Дальше?..

– Да что дальше?.. Этот, я думаю, не придет… больной человек.

– Но все-таки, как его?..

– Клементий, кажется, Иваныч или Кузьмич, должно быть, Иваныч.

– Ну, положим, Иваныч, а фамилия?

– Фамилия – Сидоров.

– Ну, Сидоров так Сидоров. Прощайте, почтеннейшая, хлопочите и приготовляйте, – проговорил Хозаров и, соображаясь с составленным реестром, придя в свой нумер, начал писать пригласительные билеты, утвердившие заключение Татьяны Ивановны касательно знания светской жизни, знания, которым бесспорно владел мой герой. Во-первых, эти билеты, как повелевает приличие света, были все одинакового содержания, а во-вторых, они были написаны самым кратким, но правильным и удобопонятным языком, именно:

«Сергей Петрович Хозаров покорнейше просит вас пожаловать к нему, сего же числа, на холостую пирушку, в семь часов вечера «. На обороте были написаны, как водится, имена и фамилии приглашаемых. Такого рода распоряжение Хозарова, исполненное тонкой, светской вежливости, произвело на его сожильцов довольно странное и весьма разнообразное впечатление. Сибарит, прочитав пригласительную записку, сначала очень обрадовался. Ему уже заранее начал представляться холостой вечер с винами, с ужином, но вдруг задумался, потому что всякому хозяину недостаточно было пригласить сибарита, но ему надобно было вместе с тем прислать гостю сюртук, галстук и некоторые другие принадлежности мужского костюма. Позови Хозаров так, просто, не по билетам, сибарит к нему рискнул бы отправиться в своем единственном друге – шинели. Но этот вечер должен быть хотя и холостой, но парадный. Всю свою надежду гость возложил на Татьяну Ивановну и решился покорнейше просить ее доставить ему от Хозарова приличный костюм и таким образом дать ему возможность быть на вечере.

Секретный милашка Татьяны Ивановны – музыкант, по скромности характера, на своем лице, покрытом угрями, не выразил никакого чувства по прочтении пригласительного билета, а только лаконически ответил: «Приду», и принялся писать ноты. Ферапонт Григорьич, получив приглашение, расхохотался. «А… каков в Москве народец, – начал он рассуждать сам с собой, – вчера денег просил взаймы, а сегодня вечер дает… Ну, мотыга же, видно! Еще не мошенник ли какой-нибудь? Нет, брат, не надуешь, не пойду: пожалуй, и в карман залезут».

– Ванька! Не слыхал ли ты, что такое у этого франта?

– Бал дает, сказывала хозяйка… Меня звали служить; полтинник, говорят, дадут-с, – отвечал возившийся около чемодана Ванька.

– Ну, так что ж? Ступай, дурак, коли ты будешь, так и я схожу, – сказал Ферапонт Григорьич. – Да смотри у меня не зевай; посматривай на меня, и как мигну тебе, так не выдавай!

– Зачем выдавать, – отвечал лакей.

– Схожу… ничего, схожу… и посмотрю, что там такое, – говорил Ферапонт Григорьич. – Этакие, подумаешь, на свете есть ухарские головы! Вчера без копейки был, а сегодня вечер дает, и бог его знает где взял: может быть, кого-нибудь ограбил?..

Две неопределенные личности тоже не обратили должного внимания на приглашение, по крайней мере в первую минуту его получения. Это, может быть, произошло вследствие того, что черноволосый, остававшийся прежде почти в постоянном выигрыше, на этот раз за ремизился, а потому очень разгорячился. Белокурый, в надежде выиграть, тоже разгорячился.

По окончании пульки они, хотя довольно односложно, но переговорили о вечере.

– Это зовут, – сказал черноволосый.

– Да, – отвечал белокурый.

– Будут ли картишки-то? – заметил черноволосый.

– Я думаю… только ты смотри, делай пальцами-то этак знаки.

– Известное дело, – не маленький, понимаю немного игру-то. Ты пойдешь в пальто?

– В пальто.

– Ну, ладно, а я во фраке.

Радушнее всех принял приглашение танцевальный учитель: несмотря на сильную ломоту, которую чувствовал во всем теле, он, прочитав записку, тотчас же вскочил с одра болезни и начал напевать известный куплет:

выделывая в то же время мастерские па из французской кадрили. Но дух его, стремящийся к рассеянию, недолго торжествовал над болеющим телом. Ревматизм от сильного движения разыгрался: учитель повалился на постель и начал первоначально охать, потом стонать и, наконец, заплакал.