Алексей Писемский - Сергей Петрович Хозаров и Мари Ступицына

Почтеннейшая Татьяна Ивановна, не ограничивая свои заботы хозяйственными приготовлениями, успела обежать все нумера и всем объявить, что у Хозарова будет приятельская пирушка, потому что он скоро женится на миллионерке и потому хочет всех своих знакомых угостить. Сибариту достала сюртук; даже в Ферапонте Григорьиче успела поселить совершенно другое мнение о Хозарове; а милашке-музыканту, не знаю почему, сочла за нужное весьма подробно объяснить, сколько и какого именно рода приготовлено винных питий. На лице, покрытом угрями, появилось самое приятное выражение. Между тем хозяин, задумавшись, сидел в своем нумере.

Ему было грустно, что у него такая дрянная квартира, а потому он не может дать вечера своим знакомым дамам, как делывал это несколько раз в полку.

Настоящую же пирушку он затевал так, без всякого особого удовольствия, потому только, что привык жить хорошо и, почувствовав в кармане деньги, хотел показать себя этой дряни в настоящем свете.

Татьяна Ивановна просто совершала чудеса: зная наклонности своего милашки иметь все в порядочном виде, она достала где-то подсвечники из накладного серебра и серебряную сахарницу; у Ферапонта Григорьича выпросила, на свое собственное имя, совершенно новенький судок для водки и у одной знакомой достала гирную и прекрасную скатерть и дюжины полторы салфеток.

В восемь часов все было готово. Хозаров принимал всех в легоньком пальто, как надобно ожидать от светского человека, был очень вежлив к гостям. Сибариту, одетому в его собственный сюртук, он сжал дружески обе руки, с музыкантом даже поцеловался; Ферапонту Григорьичу, поблагодаря за лакея, как и следует, оказал исключительное почтение и тотчас же просил его сесть на диван. У каждой из неопределенных личностей пожал по руке с прибавлением: «Очень рад вас видеть, господа!» Что касается до гостей, то Ферапонт Григорьич сохранял какую-то насмешливую мину и был очень важен; музыкант немного дик: поздоровавшись с хозяином, он тотчас же уселся в угол; две неопределенные личности, одна в теплом пальто, а другая во фраке бутылочного цвета, были таинственны; сибарит весел и только немного женировался тем, что хозяйский сюртук был не совсем впору и сильно тянул его руки назад. Ванька в сопровождении Татьяны Ивановны внес чай со стаканами, между которыми уже красовалась бутылка с ромом.

– Прямо пригласите пуншем, – шепнула Хозарову Татьяна Ивановна, знавшая лучше его наклонности своих жильцов.

Хозаров сделал гримасу.

– Господа, прошу начинать с пунша, – сказал он. – Я человек холостой; у меня чай дурной, но ром должен быть порядочный. Ферапонт Григорьич, сделайте одолжение.

– Нет-с, благодарю; я не пью пуншу, – отвечал Ферапонт Григорьич. – «Нет, брат, не надуешь, – думал он сам про себя, – ты, пожалуй, напоишь, да и обделаешь. Этакий здесь народец, – продолжал рассуждать сам с собою помещик, осматривая гостей, – какие у всех рожи-то нечеловеческие: образина на образине! Хозяин лучше всех с лица: хват малый; только, должно быть, страшная плутина!» Другие гости не отказались, подобно Ферапонту Григорьичу; они все сделали себе по пуншу и принялись пить.

Хозаров, как человек порядочного тона, начал чувствовать скуку в подобном обществе; с досады на себя, что ни с того ни с сего затеял подобный глупый зов, он и сам решился пить и спросил себе пуншу. Чрез несколько минут стаканы были пусты, по окончании которых почти у всех явилось желание покурить. Довольно полный комплект хозяйских чубуков мгновенно был разобран, и комната в несколько минут наполнилась непроницаемым дымом. Между тем распорядительная Татьяна Ивановна поднесла гостям новый пунш, который тоже был принят всеми, и даже Ферапонт Григорьич соблазнился и решился выпить с ромашкой. Сам хозяин тоже не отставал от гостей. Разговор оживился.

Черноволосая личность подошла к Хозарову и просила составить для него и для беловолосого приятеля партию в преферанс. Хозаров, с своей стороны, был готов, но только не отыскалось третьего партнера. Сибарит начал ходить по комнате и мурлыкать какую-то песню. Ферапонт Григорьич тоже оживился и, подозвав к себе своего Ваньку, велел подать себе еще пуншу. Но неусыпная девица Замшева видела и замечала все: она сама, в собственных руках, поднесла старому милашке стакан с крепчайшим пуншем, оделя таковым же и прочую компанию. Все сделались неимоверно живы и веселы; все закурили и заговорили, даже музыкант начал что-то нашептывать на ухо Татьяне Ивановне. Хозаров тоже заметно подгулял.

– Господа! – сказал он, вставая с своего места. – Я вам очень обязан за сегодняшнее посещение и надеюсь, что с этого дня могу вас считать своими товарищами.

– Идет! – отвечал Ферапонт Григорьич, уже окончательно переменивший свое мнение о Хозарове.

– Конечно, можете, – отвечали все в один голос.

– Господа! Я, может быть, на днях буду иметь нужду в вашей помощи, потому что думаю увезти девушку, и вас, как товарищей, буду просить помочь мне.

– Браво!.. – закричал сибарит, оканчивая уже третий стакан.

– Я готов, – заметил разговорившийся музыкант, который, по расположению Татьяны Ивановны, справлялся уже с пятым стаканом.

– Пожалуй, – проговорили вместе две неопределенные личности.

– Ну, знаете, я бы и готов, но ведь, мне быть… – сказал Ферапонт Григорьич.

– Я не смею вас и беспокоить. Вы женатый человек, а все женатые для меня священные особы: они неприкосновенны! Но дело в том, что я в одну прекрасную лунную ночь… – На этом слове Хозаров остановился, потому что в комнату вбежала Татьяна Ивановна.

– Антон Федотыч, – сказала она.

– Бога ради, господа, ни слова о том, что я говорил! Это отец моей невесты.

Едва успел проговорить эти слова хозяин, как в дверях нумера, сквозь табачный дым, обрисовалась колоссальная фигура Антона Федотыча.

– Фу! Как накурено, – сказал гость, – видно, что кавалерийская компания. Здравия желаем, – проговорил он, подходя к хозяину. – Мое почтение, господа, – продолжал он, раскланиваясь с гостями. – Очень рад, что имел удовольствие застать вас дома и, как вижу, в таком приятном обществе.

– Очень рад, мой драгоценнейший Антон Федотыч, – проговорил хозяин. – Прошу садиться. Не прикажете ли трубки… пуншу?

– Трубки и пуншу, то есть того и другого… можно-с… – произнес Ступицын. – Извините, – прибавил он, немного задев музыканта, который с большим любопытством осматривал нового гостя и вертелся около него.

– Иван! Трубки и пуншу сюда! – сказал хозяин. – Позвольте мне вам представить: Ферапонт Григорьич Телятин!.. Антон Федотыч Ступицын!.. – проговорил хозяин, желая познакомить двух помещиков.

– Очень приятно, – сказал Ступицын.