Люси Монтгомери - Энни из Грин Гейблз

– Марилла, – печально произнесла она. – Ему уже ничем нельзя помочь.

– Миссис Линд, не хотите ли вы сказать, что… что Мэтью?…, – Энни не смогла произнести страшное слово. Ей стало плохо, и она смертельно побледнела.

– Да, детка, да… Боюсь, что это так. Посмотрите на его лицо! Если бы вы видели эти признаки столько раз, сколько видела их я за свою жизнь, – вы бы знали, что они означают.

Энни взглянула на спокойное лицо Мэтью и увидела, что на нём лежит печать Великого Присутствия.

Когда прибыл доктор, он объявил, что смерть наступила мгновенно, и Мэтью, вероятно, не испытал никаких мучений. Скорее всего, она была вызвана неожиданным ударом. Довольно быстро выяснилась причина удара, сразившего беднягу Мэтью. В газете, которую Мартин привёз утром с почты и которая была вынута из руки мертвого Мэтью, нашли сообщение о том, что банк Эбби потерпел полный крах.

По Эвонли быстро распространилась печальная весть, и весь день в Грин Гейблз нескончаемой вереницей шли друзья и соседи, чтобы отдать последнюю дань мёртвому и принести свои соболезнования живым. Первый раз тихий, робкий при жизни Мэтью стал центром такого скопления народа. Её величество Смерть осенила Мэтью своим белым крылом и, казалось, короновала его, вознеся над миром.

Когда ночь тихо вошла в Грин Гейблз, всё в старой усадьбе словно замерло. В гостиной стоял гроб с телом Мэтью Катберта. Его длинные, седые волосы обрамляли спокойное лицо, слегка тронутое улыбкой. Казалось, он просто уснул и видит безмятежные сны. Гроб был буквально завален живыми цветами. Именно такие цветы выращивала его матушка, когда ещё была невестой. Втайне Мэтью всегда питал к ним слабость. Это Энни собрала их и принесла ему, ибо ничего больше она уже сделать не могла.

Нет, глаза её не наполнились слезами, но в них, горевших странным огнём, была такая скорбь!

Всю ночь мистер и миссис Берри и миссис Линд оставались в Грин Гейблз. Диана, зайдя в комнатку в восточном крыле, робко спрашивала Энни, стоявшую у окна:

– Энни, дорогая, хотите, чтобы я переночевала сегодня у вас?

Энни ответила честно, глядя в лицо подруге:

– Спасибо вам, Диана! Поймите меня правильно, – мне хотелось бы побыть одной. Нет, я не боюсь! Но с той минуты, как это случилось, я почти не была наедине сама с собой. Мне сейчас нужно одиночество… Я хочу помолчать в тишине, чтобы осознать то, что произошло. Сейчас я не в состоянии этого постигнуть. Время от времени мне кажется, что Мэтью вовсе и не умер. А иногда я вдруг с ужасом начинаю думать, что он уже давно мёртв, и с тех пор меня гложет ужасная тоска.

Диана не вполне поняла, что творилось в душе подруги. Она видела, как безутешно рыдала Марилла, отдаваясь своему горю. Но застывшая, словно изваяние Энни, не пролившая ни слезинки, беспокоила её куда больше. Тем не менее, Диана удалилась, оставив Энни молча страдать в одиночестве этой бессонной ночью.

Энни надеялась, что когда она останется одна, слёзы сами собой польются из глаз. Её поражало, что она ещё не пролила ни единой слезинки по Мэтью, которого обожала, и который души в ней не чаял. Трудно было поверить, что Мэтью, ещё вчера наблюдавший с ней закат, когда они возвращались с пастбища, теперь лежал в той тёмной комнате внизу со страшным спокойствием на лице. Но её глаза оставались совершенно сухими, даже тогда, когда она упала на колени в темноте и стала горячо молиться, глядя на звёзды над холмами. Нет, слёз не было, – только ноющая боль сжимала грудь до тех пор, пока Энни не впала в тяжёлый сон, принесший ненадолго избавление от всех страданий.

Посреди ночи она проснулась. В комнате было очень тихо и темно. Горькая волна воспоминаний вновь подступила к ней. Она вспомнила, как Мэтью улыбался ей на закате дня – последнего дня в его жизни, – когда они прощались у ворот. Она явственно слышала его слова, обращённые к ней:

– Не какой-нибудь мальчишка получил стипендию Эйвери, не правда ли? Её дали девочке – моей девочке – той девочке, которой старик Мэтью всегда гордился!

Наконец-то из глаз её брызнули долгожданные слёзы; Энни зарыдала, сотрясаясь всем телом. Марилла услышала её плач и, еле передвигая ноги, пришла, чтобы хоть немного успокоить её.

– Ну, ну, не плачь, дорогая моя. Его уже не вернёшь. Не нужно вам так себя изводить! Я вот и сама сегодня не могла держать себя в руках… Он всегда был мне таким хорошим, добрым братом – Господь знает.

– Позвольте мне выплакаться, Марилла, – всхлипнула Энни. – Слёзы не причиняют мне столько страданий, сколько причиняет эта рана в сердце. Побудьте здесь немного и обнимите меня! Спасибо. Нет, я не оставила сегодня у себя Диану. Она добрая и милая, но это – не её горе, и ей не понять, как глубоко ранено моё сердце. Она мне не поможет! Это – наше общее страдание, Марилла! Господи, что же нам делать без него?!

– Но у вас, Энни есть я, а вы – у меня! Не знаю, что со мною сейчас стало бы, не появись вы тогда в Грин Гейблз! О, знаю, дорогая моя детка, что порой я была жестокой и грубоватой с вами. Но вы не должны думать, что я не люблю вас так же сильно, как любил бедный Мэтью. Хочу, чтобы вы поняли это. Я всегда сдержанно выражаю свои чувства, да и на слова бываю скуповата, но только не в такие вот минуты! Люблю вас так, как если бы вы были плоть от плоти моей, кровь от крови… С того момента, как вы появились в Грин Гейблз вы – моя отрада и утешение…

Двумя днями позже гроб с телом Мэтью Катберта вынесли из усадьбы и пронесли мимо полей, которые он возделывал и деревьев, посаженных им когда-то в саду…

После скромных похорон жизнь в Эвонли вновь вернулась в своё обычное русло; даже в Грин Гейблз все старались не нарушать привычного распорядка дня: обязанности исполнялись так же аккуратно, как и прежде, работа кипела, но… тяжёлая утрата постоянно давала о себе знать тупой болью в груди. Энни, узнавшая, что такое настоящее горе, удивлялась, как они вообще могут что-то делать, ведь Мэтью больше нет. Но жизнь всё-таки продолжалась, и Энни не переставала любоваться восходами над остроконечными верхушками елей и нежными, бледно-розовыми бутонами в саду. Её замучили угрызения совести, так как, когда в Грин Гейблз появлялась Диана и рассказывала что-нибудь весёлое, – ей, Энни, как и всегда, хотелось улыбаться и смеяться при этом. Не означало ли это, что красота мира, любовь и дружба по-прежнему находили отклик в её сердце, заставляя его трепетать от восторга? Да, постепенно Энни восставала из пепла.

– Я словно предаю память Мэтью, наслаждаясь жизнью, когда его уже нет, – сетовала она, сидя вечером вместе с миссис Аллан в саду около дома пастора. – Мне так его не достаёт – всё время! Но… я не утратила интерес к этому миру, миссис Аллан, и, как и прежде упиваюсь его красотой. И это после всего того, что случилось! Вот и сегодня Диана пошутила, и я рассмеялась! После этого мне показалось, что больше я уж точно не смогу смеяться никогда! Не должна я вести себя так.