Алексей Иванников - Заслуженный гамаковод России

Значительно реже меня ждал другой приём: когда собравшиеся вокруг вначале робко, а потом всё смелее и смелее начинали выспрашивать о том, как можно достичь описанного мною: утки ведь нападают на головастиков и мелких лягушат, таких слабых и беспомощных, и как же можно дружить с теми, кто представляет для нас определённую угрозу? Тогда я рассказывал о своих утках: я говорил о том, что уже несколько месяцев мы живём душа в душу, всячески оберегая и поддерживая друг друга, и разве это не есть пример того, как можно строить отношения? Затем следовали вопросы о тёплых землях: самые осведомлённые и сообразительные как правило слышали о чём-то подобном, однако их знания не распространялись дальше вездесущих комариков и отсутствия зимней спячки, и тут уж мне приходилось напрягать всё своё воображение: я рисовал им картины бескрайних водоёмов с прозрачной чистой водой, наполненных шевелящимися и разбегающимися во все стороны водяными насекомыми и жуками, охотой на которых заняты огромные стаи птиц и лягушек, которым лишь приходится открывать рот и разевать клюв, куда уже сами собой набиваются одуревшие от собственного обилия мелкие обитатели. Вместо же мелких гнилых заводей – поросших ряской и тиной – там огромные водные пространства, где на широких листьях местных растений могут собираться целые кланы – вроде вашего – и заниматься играми и развлечениями. На вопрос: а где же прятаться в случае появления аистов, цапель или прочих опаснейших врагов? – я отвечал так: глубина водоёмов там такова, что ни одна цапля не сможет достать занырнувшую своевременно лягушку, глупые же квакши – задающие подобные вопросы – могут и здесь спокойно попасть на обед к разгулявшемуся врагу рода лягушачьего. Однако на самом деле нет их в тех краях: ну какой же рай может быть набит аистами и цаплями – как болотная отмель нашей икрой во время брачного сезона? Так что пусть не задают они дурацких вопросов. Из вопросов же недурацких самым логичным был такой: а бывал ли я уже в тех краях? – на что мне приходилось давать утвердительный ответ. Я квакал о том, что сейчас готовлюсь совершить новое странствие в благословенные края, по пути одаривая всех встречных лягушек плодами добытой мудрости. Просьбу же взять с собой мне с прискорбием приходилось отклонять: я ведь не простая лупоглазая лягушка, нет – я великий гений и пророк – требующий соответствующего почёта и караула – едва покрываемого численностью моей стаи. Но если кто-то хочет попробовать: ему придётся пройти мой путь, и найти подходящую стаю уток, и тогда уже ему тоже – как и мне – все лягушки должны будут поклоняться как богу на земле!

Нельзя сказать, что последние слова встречали везде восторженный приём: пару раз в сгустившейся тишине мне даже приходилось искать ближний путь к отступлению и бегству, однако чаще всего молчание было благоговейным и почтительным: я доказывал-таки местным обитателям свою силу и значительность, и несколько раз мне даже предлагали остаться. Но на что мне было это мелкое болото с обычными рядовыми квакушками, пусть и склонившимися в почётном реверансе и готовыми предоставить лучшую кочку и лучших самок по весне? Я жаждал теперь всемирной славы, и именно к этому были теперь устремлены все мои мысли и амбиции! Пару раз – случайно летая с утками по сложным зигзагообразным маршрутам и останавливаясь на ночлег неподалёку от одной из прошлых стоянок – я уже натыкался на слухи о моём героическом странствии, которые хоть и не опережали меня, но постепенно распространялись уже повсюду. Это была слава: давно обещанная и заслуженная, и теперь я просто старался распространить её на как можно большей территории. Мы летели уже несколько недель, каждый раз повинуясь моим указаниям, получаемым утками тогда, когда мы набирали достаточную высоту. Я примеривался, вспоминая расположение лесов, полей и водоёмов вчера во время приземления, и прокладывал курс примерно в том же направлении. Утки хоть и были глупыми невежественными подростками, но длительная дорога по непонятному маршруту сильно утомила их, и кое-кто, проявляя пока почтительность, начал уже ворчать и недовольно коситься в мою сторону. Это было неприятно и опасно: в ходе движения большая часть стаи принимала активное участие в моей транспортировке: через каждые два-три часа к моим очередным ездовым уткам подлетали сменщики и аккуратно забирали клювами длинную надёжную палку. Безусловно это становилось каждый раз испытанием для нервов: закоченевшим сгустком я каждый раз ждал ощутимого толчка и первых тревожных минут, когда уткам приходилось согласовывать неровные движения. В самом начале путешествия я даже однажды накричал на глупых безответственных юнцов, в течение часа болтавших меня из стороны в сторону: так что после приземления состоялся серьёзнейший разбор полётов. Вожак долго и нудно объяснял оболтусам необходимость бережно относиться ко мне и выполнять все мои просьбы и указания: а иначе не видать им всем благословенных болот. Внушение благотворно на всех подействовало, и больше подобные истории не повторялись. Однако по мере удаления от исторической родины мне всё чаще приходилось отвечать на каверзные вопросы, которые ставили вожак и его приближённые. Уже много горных массивов оставили мы позади, а леса, поля и водоёмы слились в бесконечную конвейерную ленту, на которую мы вступали каждое утро, сойдя с неё накануне вечером. Возможно, отправившись по известному им заранее маршруту, утки уже достигли бы места зимовки, так что глупых птиц вполне можно было понять. Несколько раз они уже окружали меня и пристрастно выспрашивали: а где же наконец обещанные мною болота, и не пудрю ли я им мозги? Разумеется, я всё отрицал: я говорил о сложности наших мифов и легенд, которые требуется ещё правильно понять и расшифровать, так что не всем глупым уткам по силам оценить древнюю лягушачью мудрость. «А не желаете: ищите сами!» После подобных бесед они затыкались и хмуро продолжали выполнять условия соглашения: но я уже ясно различал недовольные ухмылки и кривые взгляды, и очевидно было, что долго держать в неведении и подчинении мне их не удастся.

А зима уже подступала вплотную: рано утром снежок временами сыпался из низких облаков, окропляя белым цветом землю и растения. Насекомые уже намного реже попадались во вновь обнаруживаемых нами водоёмах, и вместо аппетитных комариков и мух мне приходилось довольствоваться водяными припасами: жуками и большими толстыми улитками, от которых пучило живот и становилось тяжело. Накидка почти не спасала меня, и только тёплые утки, собиравшиеся вокруг, по ночам согревали моё отощавшее тело. Очень неприятно сознавать мне теперь, что пришлось обмануть их доверие и так грубо использовать в собственных интересах: но разве хоть одно великое достижение обходится без грубой лести и обмана? Разве можно достичь чего-то серьёзного и значительного – выходящего за рамки общеизвестного – не сделав ловкий финт ушами или ногами, используя чужую слабость или неосведомлённость? Так и я надул моих бесценных уток, пообещав им всё и не сделав на самом деле ничего. Однако пора было закругляться: и здесь сложившиеся легенды полностью искажают и перевирают то, как это происходило на самом деле.