Доктор Нонна - Женский ликбез

С тех пор как Алексей Иванович помог маме разродиться, он оставил Клару в покое. Видимо, сиамские близнецы потрясли и его, и он проецировал эту картину на отношения с Кларой. Мама в очередной раз спасла ее, хотя сама об этом и не знала.

Весной сорок пятого, когда об окончании войны еще не объявили, родители засобирались домой… Но не в Белоруссию, как думали отец и Клара. Однажды мать сказала:

– Мы теперь будем жить в Ленинграде у сестры Манечки.

– А как же дом? – засомневался муж.

– А есть ли дом, Яков? Что осталось от Минска? Там погибли мои дети. Мне будет невыносимо помнить – здесь учился Илья, а здесь Гришенька играл… Нет! Переберемся в Ленинград, а после ты поедешь искать Иосю и Петеньку.

Больше к этой теме не возвращались. И снова перед ними товарные вагоны, раненые, калеки, солдатики, которым едва исполнилось девятнадцать лет…

В эвакуации их пугали описаниями блокадного разрушенного города. Но, оказавшись в Ленинграде, они увидели все же не мертвый город, а город, который сумел выжить в годину испытаний, ленинградцы сохранили его, заплатив, как и при возведении «стольного града», дорогую цену. Водопровод работал. Его как-то поддерживали – он был глубоко закопан. Не было отопления, поэтому трубы в домах полопались зимой 1941/42 года, но их потом, к следующей зиме, починили. За водой на Неву ходили далеко не все – в городе работали колонки от этого самого водопровода. Не у всех была канализация в самой квартире, но где-то недалеко непременно была. И свет был. И трамваи ходили. Мыться можно дома, если нагреть воду. А вот с дровами было туговато, поэтому топить печки начинали только к декабрю – чтобы хватило. Это рассказал Фаине дворник дядя Митя, узнавший ее, потому что они с сестрой были очень похожи.

– А Манечка ваша – герой. И своих спасла, и чужих деток подкармливала, когда соседка карточки потеряла.

Они поднялись на второй этаж старинного здания на Херсонской. Фаина нажала на звонок, потом подумала, что он не работает, и стала стучать в дверь. Открыла тетя Маня не сразу. От голода она еле передвигала ноги. То, что они увидели, поразило Клару.

В квартире, где жила тетя Маня (ее муж до войны был директором универмага), не осталось ничего, кроме кровати… Старинная мебель была сломана, ею тетя топила «буржуйку». Книг, которых раньше было великое множество, тоже не осталось.

Сама тетя Маня усохла, руки плетьми висели вдоль тела, платье мешком болталось на худых плечах. Тетя Маня держалась за стену, ее шатало от голода. А из прежнего внешнего облика она сохранила только небесной голубизны сияющие глаза. От ее мужа Арона не было никаких весточек уже два года. Истощенные дети-старички сидели на той же единственной кровати и настороженно смотрели на родственников, которых не очень помнили: Зойке было уже двенадцать лет, а Мишеньке – восемь.

– Почему ты не эвакуировалась с детьми, Маша? – спросила Фаина.

– У меня сил не было выйти из дома. Да и, слава богу, все закончилось…

Фаина быстро кинула узлы на пол. Пошла на кухню и принялась варить суп. Хорошо, что она привезла продукты: крупу, картошку, черствый хлеб, тушенку…

Из кухни поплыли ароматы, давно забытые в Ленинграде.

Вдруг Фаина истошно закричала:

– Яша! Ой!..

Когда отец, тетя Маня, ее дети и Клара появились в дверях кухни, они увидели…

На кухонном столе сидела крыса, сложив молитвенно лапки, и голодными глазами смотрела на маму.

– А, это же Симка! – улыбнулась Зоя. – Так мы назвали эту крысу. Она как-то пришла вечером и вот так же встала на лапки. Может, ее кто-то приручил, а потом умер в блокаду? Я ее подкармливаю, чтобы она нас не трогала. Ой, Кларочка, а другие их ели. И ворон, и кошек, – Зойка вздохнула.

Фаина от удивления присела на пачку уцелевших книг в углу кухни.

– Яшенька, но я боюсь ее… Ей-богу, не могу смотреть.

– Раз она их во время блокады не тронула… Не бойся, милая! Крысы – существа разумные.

Так они стали жить все вместе: семья тети Мани, мама, папа, Клара и… серая Симка.

То, что тетя Маня рассказывала про блокаду, не вытеснило все картины их эвакуации, но временами Клара забывала про убийство своего горбатого мучителя, вынужденные любовные игры с доктором, холод, недоедание, маминых сиамских близнецов и даже жуткую воронку от взрыва, когда погиб Гришенька. Отец все время пытался узнать о судьбе младших сыновей, посылая запросы в Минск.

Постепенно Фаина, как и в N-ске, привела квартиру в порядок: отмыла полы, окна, кухонную утварь. Перестирала все вещи, которые остались. Устраивала банные дни, когда грелась вода и все семейство купалось. А главное – откормила детей и тетю Маню. Отец нашел работу, клиенты передавали информацию о нем друг другу. Получив известность в городе, он стал обшивать жен чиновников, которые отнюдь не бедствовали, даже во время блокады…

– Запомни, доченька, пока ты дышишь, надо оставаться человеком: убирать жилье, стирать, готовить… Это помогает отвлекаться от черных мыслей.

Когда Клара начала жить самостоятельно, она стала воплощать в самых тяжелых ситуациях и этот урок жизни.

Наступил день окончания войны. Клара шла по Невскому и плакала навзрыд. И не могла понять, плачет она от радости или от горя: лучшие годы юности прошли в ужасе войны… И вот этот морок закончился! Ей хотелось кинуть обвинения проклятому Гитлеру: столько людей погибло, столько разрушений, какой ад он устроил на земле!

А на улице бушевал май, и Клара чувствовала в себе прилив весенней силы: она жива, здорова, молода! Клара ускорила шаг и уже почти бежала домой, распахнула настежь дверь и крикнула:

– Все! Закончилось! Жизнь начинается! – и кинулась целовать остолбеневшую маму, оторвавшегося от швейной машинки отца, растерянную тетю Маню, детей.

У всех было ощущение, что они долгое время были под водой, без воздуха и шансов выплыть, и вдруг их вытащили за волосы и приказали:

– Дышать! Дышать!

А они так долго не дышали, что разучились. Хватаешь ртом воздух, а горе, которое пришлось пережить, сжимает горло. Сердце радостно стучит и прыгает, как непослушный ребенок, а нашалившись, вдруг затихает…

– А Иосиф, а Петенька-а-а!!! – рыдала мама.

– А мой Арон? – вторила ей тетя Маня.

– Завтра я поеду в Минск, сам разыщу детей, – уверенно сказал Яков.

Его не было дома почти месяц… Вернулся он почти стариком. Перед Кларой стоял осунувшийся, сломленный горем человек, ее отец.

– Петенька… Их не успели вывезти… Начальство забрало грузовики для своих семей. Дети нашли пристанище в соседних с пионерлагерем деревнях. А спустя три месяца Петя пошел искать нас в гетто. Он был такой беленький, что никто не верил, что он еврей. Петенька нашел бабушку своего друга, Ревекку, она умоляла его вернуться в деревню, но он пошел в гетто… Через сутки их всех сожгли, – отец качался из стороны в сторону, плакал и не стеснялся слез.