Анастасия Баталова - Тонкие струны

Оливия и Люция обычно приходили сюда по двухколейной утоптанной, когда-то проделанной трактором дороге, на плоскогорье над морем сухой и пыльной, а здесь, в бору, изрытой корнями, усыпанной прошлогодней, мягкой бурой хвоей. В пути они болтали – это была уже давно сформировавшаяся между подругами традиция – когда требовалось обсудить что-то важное, какая-нибудь из них просто произносила фразу "идём на пятачок", а другая только кивала, поняла, мол, есть разговор.

Иногда они брали с собой Роксану, Нору или ещё кого-нибудь из девочек, но в таких случаях обычной откровенности не получалось – обе обострённым женским чутьём угадывали в них чужих и, желая сохранить привычную замкнутость, целость своего подружьего мирка, остерегались говорить по душам в присутствии посторонних – обсуждали какие-нибудь пустяки.

– Ты знаешь, – призналась Люция Оливии по дороге к пятачку, – когда я ловлю на себе взгляд Роксаны, мне кажется, что она… Как бы объяснить получше… Ну, сравнивает что ли, оценивает…

– Так ведь и ты её оцениваешь, – сказала Оливия, – ты же спрашивала меня про глаза…

– Не без этого, – Люция вздохнула, – так, наверное, все девчонки. Каждая хочет быть самой-самой.

Оливия присела на толстый корень и приветственно провела ладонью по могучему стволу сосны с "грудью", она воспринимала её как живого советчика, союзника и всегда здоровалась.

– А я думаю, что ей просто нравится Артур, – задумчиво произнесла она, продолжая поглаживать дерево.

– Послушать тебя, так весь мир в него влюблён! – с доброй насмешкой заметила Люция, – только это вряд ли. Роксана же его двоюродная сестра…

– Когда это мешало? – не согласилась Оливия, – напротив, то, что они целое лето живут в одном доме, едят за одним столом, спят на одном чердаке… Это так сближает.

Она замолчала, ведя пальцы вниз по стволу к корню, на котором сидела.

– Мне кажется, что это не из-за Артура, – Люция присела рядом с подругой. – Роксана просто нас не любит. Нора тут недавно мне передала, она такие вещи говорит про нас за спиной…

– Норе я тоже не доверяю.

– Но почему? Она вроде вполне доброжелательно к нам относится. Мне даже кажется, что она хочет сильнее сблизиться с нами, ищет нашего внимания. Иначе она вряд ли стала бы передавать мне слова Роксаны, они ведь подруги… Может, Нора хочет дружить с нами больше, чем с ней?

– Или она интриганка, – отчеканила Оливия,– и ей просто что-то от нас нужно. Плохо отзываться об одном человеке в разговоре с другим, оставаясь безнаказанным, ты можешь ровно в той мере, в какой этот другой с тобой согласен,– продолжала она, весьма довольная глубиной собственных рассуждений,– поэтому человек, охотно передающий тебе гадости, которые кто-то якобы сказал про тебя, вероятнее всего, за твоей спиной говорит ну если не то же самое, но близкое к тому.

– А чего может Нора от нас хотеть? -простодушно недоумевала Люция.

– Ну, к примеру, она надеется выведать, как ты относишься к Артуру. Что если он назначил её своим тайным агентом? Не Роксану же -это было бы слишком явно, мы всё время видим их вместе…

Вдруг что-то бесшумно проскользнуло мимо. От неожиданности Оливия умолкла.

– Белка! -воскликнула Люция, – Смотри! Смотри!

Юркий зверёк стрелой взлетел по золотисто-медному стволу сосны почти до самой вершины. Некоторое время девчонки сидели с поднятыми головами, высматривая его среди длинной голубоватой хвои.

– Артуру нравишься ты, Люси, – произнесла Оливия с едва уловимым оттенком горечи, – я давно заметила, как он на тебя смотрит.

– Да брось, – со смущенным смешком отмахнулась Люция, – мы просто дружили с малолетства.

– Ага! – с задором подхватила Оливия, – я до сих пор помню, как вы бегали нагишом по пляжу! У вас были одинаковые волосы, почти белые от солнца, и похожие голоса… – ей нравилось иногда с таким важным видом, словно она годилась Люции в матери или даже в бабушки, с высоты своих лет напоминать ей эпизоды из раннего детства.

– Ну а ты как будто с нами и не бегала! – шутливо обидевшись, отозвалась Люция, – тоже мне, древняя черепаха.

– На мне хотя бы были одеты трусы…

Обе покатились со смеху.

– И всё-таки Роксана ревнует, – задавливая остатки смеха, подытожила Оливия, – иначе она не выглядела бы такой хищной…

И снова они рассмеялись, на этот раз представляя себе Роксану, загорелую брюнетку, в образе черной кошки, дико сверкающей глазами, подобравшейся, готовой к прыжку.

– Ты думаешь, они шепчутся перед сном? – спросила, усмирив смех, Оливия.

Люция пожала плечами.

– Не знаю. Может быть. Но мне кажется, что у девочек и мальчиков в таком возрасте уже очень разные интересы.

3

Оливия и Люция жили в нескольких дворах друг от друга, но их семьи состояли в очень хороших отношениях, и в течении всего лета подруги были неразлучны – они ночевали вместе в небольшом бревенчатом домике для гостей на участке родителей Люции. Даже в самые жаркие томные полдни там сохранялись прохлада и полумрак – сквозь единственное высоко расположенное окно, наполовину скрытое кроной садовой яблони, зною не удавалось проникнуть в домик. В нем была всего одна комната с маленькой печуркой и двумя металлическими кроватями, а второй этаж представлял собою просторные полати под самой крышей; забираться на них следовало по приставной деревянной лестнице, третья ступенька которой чуть поскрипывала – один из гвоздей не слишком плотно удерживал её на основании.

В этом домике собиралась вечерами окрестная молодёжь: играли в карты, в фанты, в мафию или выключали свет и во мраке, словно в настоящем кинотеатре, смотрели фильмы на ноутбуке. А если какая-нибудь парочка желала уединения, выручали те самые полати и лестница со злополучной ступенькой. Несколько раз за вечер раздавался обыкновенно её короткий жалобный скрип – кто-то спускался, кто-то поднимался на полати – и никто не придавал этому особенного значения.

Бывало, что такие посиделки затягивались до утра, до той поры, когда сумерки начинали постепенно терять насыщенность, точно разбавляемый водой чай, небо становилось ровным, бледно-серым, будто бы твердым на ощупь – как алюминиевый ковш, а на траву и листья бархатной пудрой ложилась роса. Словно приставшая к краям ковша золотистая крупа поблескивали редкие утренние звёзды.

Молодёжь расходилась по домам, зябко ежась от предрассветной сырой прохлады, быстро засыпала и вновь размыкала веки обычно не раньше, чем после полудня, когда солнце стояло уже высоко, воздух был горяч, густ и ослепительно сверкала чешуйчатая поверхность моря.

Это было хорошо. Оливии нравилось просыпаться вот так, в баюкающем полумраке соснового домика, и, покидая его, будто выныривать из глубины в яркость дня.