Яков Бутков - Невский проспект, или Путешествия Нестора Залетаева

«А что, если бы так… подобно графу Монте-Кристо?» [1] граф Монте-Кристо… – Граф Монте-Кристо – герой одноименного романа Александра Дюма (1803–1870), наполненного множеством невероятных приключений. – подумал он, сильно взволнованный новыми ощущениями, которые вызвало в нем созерцание Невского проспекта.

«Только никому ни слова – ни за что! – продолжал он, гонимый холодом по направлению к Каменному мосту. – До времени – все держать в глубочайшей тайне!»

Ровно через сутки после лотереи аллегри Залетаев очутился в Александрийском театре, на представлении дремучих «Костромских лесов». Впрочем, не «Костромские леса» привлекли его сюда, а Павел Александрович, который был здесь с дочерью Настасьею Павловною и с господином Громотрясовым. Их-то он следил и наблюдал бдительным оком из своего темного угла за партером. Пьесы он не видел и не слышал, сосредоточив все свое внимание на одной ложе в третьем ярусе, где помещались знакомые ему лица. Только изредка страшные вопли героя драмы возбуждали в нем трепет, и он невольно отрывался на минуту от своей цели. Наконец представление кончилось. Публика хлынула из театра, и Залетаев, пробившись сквозь тесную толпу, выбежал в коридор и остановился, едва переводя дух от сильного волнения по случаю приближения решительной для него минуты.

С четверть часа стоял он в коридоре у подъезда, ожидая чего-то, и уже приходил в отчаяние, когда заметил на лестнице всех – и Павла Александровича, и Настасью Павловну, и господина Громотрясова. Они тоже заметили его. Он остановил на них дерзкий, насмешливый взгляд, как будто вызывая знакомый ему вопрос: «И вы здесь, Залетаев?» Но вонроса никакого не было.

«Так вот они теперь немножко и съехали! – подумал Залетаев. – Теперь они только молчат да удивляются. А что-то будет, когда я еще и не такую сделаю штуку!»

Тут, приготовясь сделать штуку, он почувствовал себя в крайнем затруднении и замешательстве: человека у него не было, а самому как-то неловко было действовать перед публикою в такой роли.

«Человека нужно! Ну, поди теперь без человека – все дело испортил!» – думал он, увиваясь около жандарма и стараясь как будто укусить его за ухо.

– Жандарм! Служивый! – начал он вполголоса. – Послушай! Вели, братец, пожалуйста… – Тут, к величайшему его изумлению – откуда ни взялся, точно из-под полы у него вынырнул знакомый ему по вчерашней встрече маленький человечек на пружинах, – живо, быстро и странно он подвернулся к Залетаеву, поклонился ему с глубочайшим подобострастием – улыбаясь и выделывая на лице своем разные приятные для зрения штучки, и доложил скороговоркою: «Сию минуту-с!», потом шмыгнул к жандарму, поюлил около него, сказал ему что следует и остановился у подъезда с шляпою в руках, обратив почтительный взгляд и играющее лицо свое к Залетаеву.

Вслед за тем раздался потрясающий голос жандарма:

– Карету господина Залетаева!

Господин Залетаев, закутавшись в шинелишку, вздрогнул всеми своими нервами от этого восклицания. Дело было ясное, – но ему даже не верилось, что оно ясное, что нет в нем ошибки или недоразумения, – так велико было благополучие, до которого он дожил после многих испытаний! Сердце его билось сладким ощущением абсолютного счастия. В восторге он готов был кинуться на шею к жандарму и, расчувствовавшись совершенно, едва мог удержаться от радостных слез.

Выдержав первый порыв восторга, Залетаев бросил испытующий взгляд на разнообразные лица, его окружавшие, и на всех прочитал глубочайшее изумление, страх и даже раскаяние в невнимательности к нему. Публика готова была, по-видимому, тут же, на месте происшествия, подать ему бумагу с обстоятельным изложением вины своей и с просьбою о великодушном прощении… Публике, то есть обществу, Залетаев готов был тут же и простить, но Павла Александровича, но господина Громотрясова и в особенности Настасью Павловну – ни за что в мире! – Он решился поступить с ними, как граф Монте-Кристо поступил с своими врагами! Притом же этот Павел Александрович оказался решительным грубияном: стоит себе с дочерью и приятелем и дремлет в ожидании своего экипажа. До него как будто и не касается то, что интересует нынче все высшее общество!

Вдруг Павел Александрович очнулся и вздрогнул – и уставил изумленные глаза на торжествующего Залетаева, который как будто на минутку только, и то по собственной надобности, очутился возле самого Павла Александровича. Пробуждение этой особы воспоследовало по причине повторения громового восклицания жандарма:

– Карету господина Залетаева!

Залетаев, с своей стороны, с язвительною почтительностью поклонился Павлу Александровичу и Настасье Павловне, а господину Громотрясову только посмотрел в глаза и не поклонился…

– А, и вы здесь, Залетаев! – заметил Павел Александрович в ответ на его язвительный поклон, очевидно стараясь скрыть от него свое душевное смущение по поводу «кареты господина Залетаева».

Настасья Павловна тоже с непростительною хитростью, не выказывая своих несомненно жестоких страданий по этому великому поводу, отвечала на его нижайший поклон:

– А, здравствуйте, Залетаев!

В эту минуту загремел в третий раз голос жандарма:

– Карета господина Залетаева!

Челонечек на пружинах засуетился у подъезда. Залетаев снова поклонился Павлу Александровичу и Настасье Павловне, снова бросил язвительный взгляд на господина Громотрясова – и величественно стал спускаться с лестницы. Между тем человечек очищал ему дорогу: расталкивал лакеев – и всепокорнейше просил «господ» посторониться – дать пройти господину Залетаеву. Залетаев прошел благополучно и торжественно между двумя рядами расступившегося для него «общества».

Карета стояла у самого подъезда, так что все, и общество, и публика, и Павел Александрович с фамилиею могли видеть с лестницы, какая это карета и каков должен быть ее владелец. Человечек на пружинах кинулся перед ним, отворил дверцы – и, усадив его в карету, закричал кучеру: «пошел». Карета загремела, покатилась и исчезла с изумленных глаз пораженного общества. Залетаев, очутившись на мягких подушках, заплакал, зарыдал от полноты счастия, а человечек, между тем, долго-долго бежал за его каретою, пока не потерял ее вовсе из вида… Проехав минут пять по Невскому, он дернул шнурок, и карета остановилась.

– Ты куда едешь, кучер? – спросил Залетаев.

– Домой-с, а то куда же еще?

– То-то, что вовсе не домой, – возразил Залетаев. – Ты меня вези по Невскому к Полицейскому мосту, а потом уж и доложи!

– У Полицейского моста?

– Я тебе говорю, братец, что не у Полицейского, а не доезжая Полицейского, у трактира: тут тебе налево будет трактир, так ты и остановись у самого подъезда. Слышь?