Владислав Вишневский - Трали-вали

Под небеса планку душевную поднимает. Даже выше – в Космос. Ей-ей!.. Военно-духовой оркестр.

На ходу захлопывая дверцы, две неприметные девятки рванули от рынка. В каждой по пять человек, молодых, тренированных. Среди них и Гейдар, он главный. Оружие на этот раз с собой не взяли. Только бейсбольные биты, и сумки с формой. На тренировку, мол, если что, едем, спортсмены. Машины не новые. Это специально, чтоб не жалко бить и бросать их было, и бойцы разовые, как презервативы, из резерва братки. Не примелькавшиеся: все славянской наружности – сборняк. Какие в Средней Азии, в Закавказье в других местах СНГ в прокуратурах засветились, здесь в бегах. Но с порохом знакомы, прошедшие и огонь, и воду… Повезёт – «перезимуют», не повезёт – никто плакать не будет. Такого сора много.

Машины, одна за другой, шли плотно, чтоб не потеряться. Хоть и торопились, но ехали не нарушая правила. Нельзя было лишний раз на проверку нарываться. Документы у ребят хоть и добротно сделаны, но всё же липовые. Правда не каждый постовой ДПС, или участковый могли это установить. Спецтехника нужна была. Только у Гейдара, и обоих водителей с документами полный порядке. Давно потому что здесь, при деле.

Водители хорошо знали город, таких и подбирали, кто быстро осваивался, запоминал. Знали любые объекты, кроме армейских, конечно. Нужды потому что в них раньше не было, не тот профиль бизнеса, а вот сейчас понадобилось…

Гейдар, заглядывал на дорожные указатели, сверялся с картой, молчал. Молчали и остальные. Боялись старшего. Уважали за доверие к себе. Знали место. С интересом заглядывали в окна. Кто первый, кто второй только раз выезжали в город… Город большой… Москва… огромный… вселял и страх и надежду…

– А-а-а, вот он какой, оказывается, наш варвар, – злорадно, едва ли не хором, воскликнули музыканты военного оркестра, встречая входящую поисковую группу с двумя задержанными языками. Группа задержания крупная, мощная, языки мелкие, грязные, с кислым запахом. – Попались, поганцы?

Мальчишки вздрогнули, не ожидая такого именно приёма, сжались, бросились к двери… Там стоял Мальцев.

– Даже двое! Хорош улов! А почему двое? – спросил лейтенант. – Подельники? Один стёкла бьёт, другой машину грабит? Классический вариант.

– Ну! Рассказывайте, паршивцы! Колитесь! – нарочито грозно прикрикнул Хайченко. – Коли попались!

– Какую машину? – мгновенно расплакался Штопор, за поддержкой оглядываясь на Завьялова, Кобзева и Мальцева. – А говорил наши! – прерываясь всхлипами, зло передразнил Завьялова. Он не понимал. Видел только, он в ловушке, в западне. Его обманули. Их обманули. – Дяденьки, – в голос взревел Штопор, размазывая по лицу грязные следы. – Отпустите! – Зло сверкал глазами. – Я не виноват!.. У-у-у, гады! Не наши вы, не наши!! Папка приедет, он вас всех убьёт. Убью! Зарежу! Голову отрублю! Всех взорву. Отпустите-е-е…

Рыжий тоже понял, что из одной разборки попал в другую, сбежать возможности нет, канючить не в его правилах, сжав зубы, закаменел, стоял молча, набычившись. Глаза потускнели, кулаки за спиной сжались. Отключился. Невидящими глазами смотрел на окно.

Музыканты, не вникая в нюансы, готовы уже были смачных оплеух пацанам надавать, горели праведным, воспитательным огнём, готовы были к определённой уличной сатисфакции, к разборке. Каждый из них очень легко себя представлял на месте не просто пострадавшего товарища Трушкина, тем автомобильным стеклом разбитым себя представляли, царапиной на облицовке, вмятиной, битой машиной.

– Ты посмотри, какой боевой, а!.

– Колитесь! Ну!

– Ещё угрожает он: взорву… Ишь, ты!.. Где деньги? Где документы? Ну!

– Какие деньги? Стольник… да? – ревел мальчишка, зло оглядываясь на Завьялова… – Взорву-у-у… Не наши вы, потому что… Гады! Гады, гады, га-ады-ы-ы…

Завьялов, Мальцев, Кобзев прятали глаза.

– Подождите, – обращаясь к своим товарищам, наконец, вымолвил Завьялов. – Тут разобраться надо. – Сейчас он себя чувствовал совсем плохо. Нужной злости к парню не было. Не-бы-ло! Только пустота в душе и расстройство. Словно из Трушкина вынули главный его стержень. Он опустился на стул.

На фоне громкого рёва Штопора возникла пауза.

– То есть? – Прерывая паузу, теряя запал, пробасил старшина Хайченко. – Да подожди ты реветь! – делано замахиваясь, прикрикнул на мальчишку. Штопор, предупредительно дёрнувшись, привычно втянул голову в плечи, с громкого рёва перешёл на умеренный.

– Новые данные открылись, – сообщил Кобзев.

– Что за данные? – озадаченно хмуря лоб, поинтересовался лейтенант. – То есть?

– Отдельно поговорить нужно. Без них, – кивнув в сторону мальчишек, предложил Завьялов. – Обсудить кое-что…

– Да, – подтвердил Кобзев, и добавил. – Обстоятельства… Полный мажор!

– Понятно, – бросил лейтенант, поднимаясь со стула. – Тогда, значит…

Мальчишек оставили под замком. Оркестровый класс заперт, на окнах решётки.

Вынести, украсть, ничего не возможно. И правильно, куда их ещё, таких, отбросов общества, в полку денешь? Некуда! Музыканты вышли в коридор, прошли в курилку.

– Ну! – останавливаясь в курительной комнате, потребовал лейтенант. – Что такое?

В несколько минут Завьялов с Кобзевым рассказали историю поиска и захвата злоумышленника.

В курительной комнате было гулко, тесно, стало тихо. В соседней туалетной комнате громко бежала вода, со строевого плаца, в открытое окно, доносились глухие команды: «Раз, раз, раз-два, три-и-и…», под равномерный топот солдатских сапог.

– Вот, сволочь! – Произнёс Хайченко. – Подонок!

– Там всё разнести надо было. – Резюмировал Трубников.

– А мы итак… – Без особой гордости заметил Кобзев. А чем гордиться? Действительно, любой бы на их месте…

– Понятно. Молодцы, мужики. Главное, разобрались. – Послышался вздох облегчения и одобрительные возгласы музыкантов, напряжение пошло на убыль. – Ну всё, значит, нам можно идти, да, товарищ лейтенант, разобрались, а то поздно. Дома, сами понимаете, разборки, то сё. – Музыканты заторопились. Не все, но многие. В принципе правильно, не зря ждали, увидели, узнали, всё уже было ясно и понятно. Главное зло было наказано, а с мелкими проблемами Трушкин и сам разберётся. Не маленький.

– Да, конечно, кому пора, я не задерживаю, – отозвался лейтенант.

Часть музыкантов прощались вообще и со всеми, другие персонально с Завьяловым, Кобзевым, и Мальцевым – потянулись на выход. Захлопали дверями. В опустевшей курительной комнате остались старшина Хайченко, лейтенант Фомичёв, Лёнька Чепиков, Владимир Трубников и Женька Тимофеев. Тот, как раз, который в Америку уезжает, первая труба, солист. И троица поисковиков.