Михаил Сухачев - Там, за чертой блокады

– Ну, как впечатления от круиза? Когда вы отплыли из Стамбула? – спросил отец, опустив дочь на землю.

– Папа, впечатлений – во-о! – Марина провела ладонью выше головы. – И все-таки: «Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна…» Там хорошо, а дома лучше.

– Нам, собственно, ждать нечего. Багажа, помнится, у тебя не было. – Валерий Сергеевич оглянулся. – А где твои вещички?

– Вещички? – перепросила она и оглянулась. – А вон мои вещички.

Марина указала в сторону высокого молодого человека с двумя небольшими чемоданчиками, один из которых принадлежал ей. – Пойдем, я тебя познакомлю.

Марина твердо взяла отца за рукав и потащила к парню.

– Мой папа! – с гордостью произнесла она. – Лучший в мире человек и моряк-подводник, капитан первого ранга Спичкин Валерий Сергеевич. А это, – она повернулась к отцу, – спутник по круизу, свободно говорящий по-английски. Благодаря ему не только наша группа узнала много интересного, но и прикрепленный к нам гид, который знает английский не намного лучше выпускника средней школы.

Молодой человек смущенно протянул руку и представился:

– Арни!

– Англичанин или американец? – удивленно спросил Валерий Сергеевич.

– Нет, – улыбаясь, возразил он, – сокращенное от Арнольда. Арнольд Стогов.

Валерий Сергеевич вздрогнул, услышав фамилию старого друга детства. Взгляд невольно заскользил по внешности юноши, ища сходства. «Нет, не похож: светлые волосы, большой рост, косая сажень в плечах… Однако что за глупые сравнения – прошло больше сорока лет». Словно очнувшись ото сна, он поспешил с ответом:

– Очень приятно!

– А кто он по профессии, угадай, папа? – с хитринкой в глазах спросила дочь.

– Как – кто? Ты же сама только что подсказала – переводчик.

– Не угадал! Не угадал!

– Сдаюсь! Помоги мне!

– Арни – врач. И не просто врач, а хирург. Жаль, что отпуск у него заканчивается завтра.

– Да, я сейчас еду на вокзал и первым поездом домой, в Москву. А вы, я знаю, остаетесь здесь еще на три-четыре дня.

– Так точно. Мой бывший замполит на подводной лодке живет здесь, просил остаться погостить, посмотреть, как он говорит, «самый красивый на земле город», насладиться жизнью на «территории анекдотов». Будете в Ленинграде – милости просим!

Он крепко пожал руку юноше и отошел в сторону, давая возможность попрощаться молодым людям.

– Арни, ну останься еще хоть на день! Ты же врач, смастери себе бюллетень, – донеслись до него слова дочери.

Толпа рассосалась, поэтому ребята достаточно быстро нашли такси. И пока они подъезжали к Валерию Сергеевичу, ожидавшему их с чемоданчиками, ему пришло в голову: может, этот Стогов как-то связан с его другом детства? А что, чем черт не шутит?

Из машины Марина вылезла расстроенная.

– Ты знаешь его отчество? – спросил отец.

– Нет, а что?

– Быстрее спроси, пока он не отъехал.

Валерий Сергеевич ринулся вслед за ней.

– Викторович! – крикнула Марина, стоя возле открытой двери такси.

– Стойте! Стойте! – задыхаясь, закричал Валерий Сергеевич.

Напуганный криком и вопросами, из кабины вылез Арни.

– Арни, твой отец, видимо, блокадник…

– Да! Я знаю, что вы тоже блокадник, мне Марина рассказывала. А что, вы знали моего отца?

– «Знали» – это мягко сказано. Мы были больше чем братья. Неужели он не рассказывал о своих друзьях: Валерке Спичкине, Борьке Уголькове?..

– Да-да, – перебил Арни, – еще говорил о какой-то девочке с «огнеопасной» фамилией. Папа редко рассказывает о блокаде: у него от этих воспоминаний давление подскакивает.

– Девочку с «огнеопасной» фамилией звали Эльза Пожарова – это моя жена и ее мама. – Валерий Сергеевич кивнул в сторону Марины. – Вот что, Арни, нам с твоим отцом друг друга больше терять нельзя. Виктору, то есть папе своему, о нас ни слова! Мы с Мариной сейчас собираемся в Москву. Завтра-послезавтра встретимся у вас. Давайте адрес.

Проводив Арни, Валерий Сергеевич с сияющей от радости Мариной тут же в порту отыскал кассу Аэрофлота.

Заполучив билеты на самолет Ту-104 рейсом Одесса – Москва, они вместе составили телеграмму домой: «Четверг выезжай Москву Красной стрелой сообщи вагон будем встречать целуем Марина Валера».

Наспех поцеловав удивленную жену, отец и дочь потащили ее с вокзала на стоянку такси, не дав вымолвить ни слова.

– Эльза, я, кажется, нашел важного для нас человека. Только ты не волнуйся, не спрашивай. Это сюрприз.

Через двадцать минут они вышли из машины у дома на Фрунзенской набережной и поднялись на второй этаж.

– Еще раз прошу тебя: не волнуйся, – сказал Валерий Сергеевич и нажал кнопку звонка.

Минуту спустя им открыл дверь седой генерал авиации, видно собравшийся уходить. Он опирался на палку. Взаимное удивление длилось недолго.

– Боже мой!.. – простонала женщина, и Валерий Сергеевич почувствовал, как ослабла рука жены, оседавшей в обмороке.

Генерал тотчас вспомнил, что такой особенностью терять сознание от сильного волнения обладал единственный человек на свете, друг далекого блокадного детства – Эльза Пожарова.

– Нина! – громко крикнул он в глубь квартиры. – Эльзе плохо! – и поспешил на помощь гостям.

– Ничего, Виктор, ты же знаешь, это быстро пройдет, – ответил Валерий Сергеевич.

– Валерка?! – Генерал пристально взглянул на говорившего. – Теперь бы мне не грохнуться в обморок!..

Эльза пришла в себя, и, пока она отдыхала, общаясь с женой генерала, знавшей по рассказам мужа о его детской влюбленности в Эльзу Пожарову, мужчины засы́пали друг друга вопросами.

– Где же вы пропадали, черти? Я после войны несколько раз о вас наводил справки в Ленинграде. О Пожаровых Горсправка однозначно отвечала: «Адресат выбыл 15.08.1944 г.». Всё! Куда? Почему? Никаких добавлений! О тебе, Валера, вообще полный мрак: «По указанному Вами адресу – Воронежская, дом 55 – Спичкин Валерий не проживает с 15 мая 1942 г.».

– Виктор, только сейчас можно понять, в каких условиях тогда работала справочная служба. Полный хаос не только в Ленинграде, но и во всей стране. Вместе с домами от бомбежек и обстрелов горели и домовые книги. Что касается меня, прости, я долго ни с кем не хотел встречаться. Рад был, что и меня никто не ищет. На то были причины. Ты помнишь, отец еще зимой сорок первого ушел добровольцем на фронт. Мама умерла в январе сорок второго.

От отца письма с фронта перестали приходить с весны сорок второго. А он, как оказалось, был в плену до самого окончания войны. Домой приехал за неделю до нашего возвращения из Сибири. Соседи говорили, что сутками сидел на Варшавском вокзале, ожидая прибытия нашего эшелона. За три дня до моего приезда его арестовали. Прямо днем, на глазах у соседей. Пытались выяснить, кто еще есть из его родных. А он со слезами на глазах упрашивал оставить его до возвращения сына.